Татьяна Успенская-Ошанина - Не могу без тебя

Нет, нельзя жить не думая, не анализируя поступки людей и жизненные ситуации!

Дунька, шумно дыша, бежит рядом.

У своего подъезда Марья резко повернулась к Андрею:

— Вот что я скажу тебе. Ты очень мудр: легко откинул проблемы, над которыми бьются люди много веков. И, как ни странно, похоже, ты в основном прав. Но твои планы, твои решения относительно меня… я ведь не вещь и не коза на верёвочке, которую можно тащить, куда тебе захочется. Ты знаешь всё про себя, я знаю всё про себя. Я не люблю тебя. Ты — хороший, талантливый, добрый, но ты слишком молод для меня. В тебе нет накопленной боли, пережитого…

— Ну и слава богу, что нет, — перебил Андрей. — Почему отношения людей должны строиться на боли и пережитом? Может быть, во мне есть то, чего нет в вас и что вам нужно больше ваших страданий и болей, которые, кстати, вам давно пора бы притупить, но без моей помощи, одна вы не сумеете сделать это. А вы культивируете в себе страдания и боли потому, что никогда ещё не были счастливы. Правда, сейчас вы уже сами начали кое-что понимать про жизнь: подсознательно чувствуете, что главное, что не главное. Но, к сожалению, вы такая мудрая, пока ждёте ребёнка. Новый удар, и вы снова сорвётесь. Тут я и пригожусь. Да, насчёт любви. Может, вы пока и не любите меня, но без меня вам не прожить, потому что я понимаю вас как никто другой и смогу помочь, потому что вам не скучно со мной… вот почему я пришёл, я вам… вы мне… такая родная!

— Нельзя, Андрей, — прервала его Марья. Преодолевая волнение от его слов, сказала: — Вы действительно близкий мне человек, но, если вы хоть немного уважаете меня, хоть немного считаетесь со мной, оставьте меня в покое.

Андрей потянул Дуньку за поводок, повернулся и быстро пошёл прочь.

Но оставил её в покое не сразу. К больнице приходить перестал, не звонил и не предъявлял себя, однако ежевечерне стоял под её окном, под фонарём, а рядом с ним сидела Дунька.

Так продолжалось две недели. Потом Андрей исчез, будто его никогда не было.

А к Марье снова стал приходить Стас. Он смотрел на Марьин живот таким гордым взглядом, точно этот живот был его собственностью. И даже скупо выдавал кое-какие сведения о своей работе, как Марья и предполагала, скучной работе бесправного инженера. В один из серых дождливых дней, не передав ей цветов, застыв на пороге, от двери сказал:

— Маша, выйди за меня замуж. Я буду очень любить твоего ребёнка. И буду любить тебя. Всю жизнь.

Что она наделала?! Почему вовремя не погнала Стаса прочь? За какие грехи ему это унижение, испытание?

Со Стасом ей не о чём говорить, Стас чем-то неприятен ей.

Подошла, не глядя на него, умоляюще сказала:

— Прости меня. Не могу замуж. Мне нужен только ребёнок. Я хочу написать всё, что задумала. Нельзя мне… замуж.

И тут Стас заговорил:

— Ты — безумная! Я всегда знал это. Ты совершенно не знаешь жизни. В нашем обществе женщина не может прожить без мужчины. И как ты смеешь оставлять ребёнка без отца? Ты не росла без отца. Я рос. Я возненавидел всех мужчин и возненавидел мать: как она посмела разойтись с отцом?! Я писал отцу письма: «Вернись ко мне!» — рассказывал ему о своих обидах. И не посылал, боялся, не ответит. Я знаю, ты не любишь меня. Не любишь потому, что не знаешь. Это при тебе я нем. Вообще-то я вовсе не дурак: умею думать и на каждый случай имею своё собственное мнение. Обещаю тебе, если полюбишь кого-нибудь, я ни слова не скажу тебе, уходи! Я создам тебе условия, пиши, сколько хочешь. Помнишь, я перебил колбы в химическом кабинете? Для тебя. Хотел, чтобы ты сказала «Вот герой!», чтобы обратила на меня внимание. А не признался — боялся: выгонят из школы, и я не смогу видеть тебя. Я люблю тебя со второго класса, стой минуты, как увидел рядом с Ванькой. Ты была такая тощая и храбрая — лезла под камни, под снежки, под насмешки нашей мужской бурсы за своим Ванькой. Я тогда… — Стас замолчал. — Но я никогда не мешал тебе. Очень боялся мешать. Ты всегда жила по-своему, не как все. Ваши игры с Ванькой были ваши. Ваши книги с Ванькой были ваши, даже если читали их и другие. По-другому читали. С Ванькой я мог говорить, с тобой — немота. Я, когда говорил с ним, говорил с тобой. Думал, Ванька перескажет тебе.

— Он ничего не пересказывал.

— Я однолюб, понимаешь? Ты у меня одна до смерти. — Жалость толкнула к Стасу, но тут же Марья отступила. Он не заметил её движения. — Не хотел навязывать себя. Всегда знал, ты человек особый, у тебя такая яркая жизнь…

— Ты — дурак! — оборвала его Марья зло. — Дурак! — На неё пахнуло детством, юностью, Иваном. Стас думает, чувствует, говорит так, как думает, чувствует, говорит Иван. — Сколько лет я была одна по твоей глупости! Расскажи, о чём говорили с Ваней, во что играли. Хочу понять тебя. — Она не девочка и знает, нежность, жалость — не любовь. Но она так устала от чуждого ей мира Вадима и от необычности Андрюшиной любви, так безумно Андрюшино предложение, она, зрелая женщина, и мальчик, так бесперспективны их отношения, что неожиданно пригрезилось: а почему бы не выйти замуж за Стаса и не отдохнуть наконец от забот и одиночества? — Ну что ты опять замолчал?

— Я не замолчал, собирайся, мы идём в ресторан.

— Куда?!

— В ресторан. Я получил премию и хочу танцевать с тобой. И потом, в ресторане нас не оторвут от разговора ни телефонные звонки, ни приход Апёнки, ни тётя Поля. Я не мебель, как ты думала, и не технарь-сухарь, я даже плакать умею. — Стас широко раскрыл глаза и поднял палец. — Поэтому мы пойдём в ресторан. Надевай своё любимое платье! — Стас мягко обнял её.

От него пахнуло клеем и чем-то холодным, железным, от чего сразу заныли зубы. Марья высвободилась.

— Мне очень стыдно, прости, родной, хороший человек, прости, не могу. Ты уходи. Я никогда не смогу. Ничего не смогу сделать с собой. — И, чтобы снять с него невольную «вину» за своё отвращение к нему, сказала мягко: — Мы передружили с тобой, Стас. Это бывает с давними друзьями. — Ей казалось, такое объяснение поможет Стасу уйти. Никогда ни с кем она не будет больше из жалости. Лучше одна.

Стас не ухватился за спасительное слово «передружили». Он принялся с новым напором уговаривать её: «не обижу», «буду делать всё, как ты скажешь», «не живу без тебя»…

Она хотела сквозь землю провалиться. Стас вынуждает её назвать вещи своими именами, и она называет:

— Извини, не хочу рушить твою жизнь. И свою тоже. Что-то, видимо, существует необъяснимое, без чего люди не смеют жить друг с другом. Прости меня.

Ребёнок даст ей всё, в чём нуждается человек, ребёнок наполнит её жизнь смыслом.

И наконец, он пришёл к ней, её ребенок. Не дочка. Сын. Пришёл с помощью Альберта, проникшего в родилку и продержавшего её за руку с первой схватки до крика мальчика, с корзиной гвоздик и полным приданым от Бориса Глебыча и Алёнки, с телеграммой от Андрея «Поздравляю праздником», с чистотой, вкусной едой и мечущейся в своей новой роли тётей Полей. Пришёл.