Ян Гийу - Зло

«Нет, не ззнаю».

«Фантастика, я и представить себе не мог, что вы в Щернсберге чего-то не знаете. Всё, значит, сводилось к тому, что два нациста дрались на саблях на таком близком расстоянии, что могли попасть только в щёки друг другу. Побеждает тот, в кого попали больше всего и у кого самые аккуратные шрамы. Интересно, не правда ли?»

«Звучит неразумно. Поччему они хотели иметь шрамы?»

«Это придаёт мужественный вид, как они считали. Ты пользовался бы успехом в подобных кругах после того, что с тобой произошло. Это действует как пароль для них. Обладателя подобных шрамов всегда встречают с уважением. То есть у одних это вызывает уважение, а у других более широкий ассортимент чувств. Причём всю жизнь. Потому что шрамы остаются надолго, порою навсегда. Примерно как твои…»

«И мои шрамы будут впечатлять пподобным образом?»

Врач одарил его долгим взглядом сквозь очки, прежде чем продолжил работу.

«Да, значит, не подобным образом, — продолжил Эрик неуверенно. — Но, значит, это ттрудно объяснить».

Врач, похожий на Джорджа Бернарда Шоу, некоторое время накладывал швы молча. Потом он осторожно прочистил ноздри Эрика от свернувшейся крови и пошевелил немного нос вперёд и назад.

«Тебе больно?» — спросил он.

«Да, более-менее».

«Мм. Тебе придётся, как уже сказано, некоторое время потерпеть приплюснутый нос. Будет немного побаливать. Но главное — он цел».

Доктор сделал шаг назад и оценил свою работу.

«Ну вот, получилось достаточно аккуратно. А что вы думаете, сестра?»

Медсестра согласилась и поинтересовалась, надо ли ей обработать раны.

«Нет ещё, у нас осталась внутренняя сторона. Ага, юноша, сейчас будет самое трудное. Так что разговор, боюсь, получится немного односторонним. Скажи только сначала, что ты имел в виду, говоря, что шрамы будут впечатлять. Дело в том, что я неизлечимо любопытен от природы».

«Вво-ппервых, не бьют ппарня со шввами на лице».

«Неужели? И почему же это?»

«Просто не ббьют».

«Даже в Щернсберге?»

«Даже там».

«Ага. А во-вторых?»

«Эт-то имеет отношение к лестнице. Если мы встретимся через три семестра, я смогу объяснить всё. Но все ппарни боятся трёпки, и мои шрамы будут напоминать им об этом определённым образом. Я всё равно не могу рассказать то, что не ххочу рассказывать. Что мы будем делать со сломанным зубом?»

Врач уронил очки на кончик носа и уставился своими небесно-голубыми глазами в пока единственный зрячий глаз Эрика.

«Ах, — сказал он наконец, — ты меня удивляешь. Что касается зуба, это не моя область, тебе надо через медсестру в Щернсберге записаться к стоматологу. Сейчас мы в любом случае начнем шитье с внутренней стороны. Это более сложная задача. Ложись-ка на бок и открой рот пошире».

Эрику закрыли лицо куском белой ткани с дырою. Рот раздвинули какой-то пластмассовой конструкцией, обложили тампонами. В конце концов изнутри на левой щеке появилось три шва.

Потом все наружные раны обработали дезинфицирующим раствором, медсестра наложила повязки, закрепив пластырем. Эрик, когда наконец поднялся, чувствовал, что тело малость затекло. Его еще поташнивало. Врач предупредил: после сотрясения мозга необходимо несколько дней покоя. В обычном случае его бы следовало оставить на ночь, но, во-первых, он из другого района, а во-вторых, в Щернсберге имелась своя санчасть. Так что на сегодня более ничего нельзя сделать.

«Спасибо за помощь», — сказал Эрик и пожал доктору руку.

«Не за что», — ответил врач по-немецки, причем тоном, который было трудно понять.

В такси на пути назад Эрик размышлял о полиции и законе. Вряд ли они за него вступятся. Сегодня, завтра или даже в течение трех грядущих семестров. Закон как таковой не касался Щернсберга. Который напоминал город с чрезвычайным положением, где порядок устанавливает комендатура оккупационных властей. Почему, кстати, врач говорил о дуэли, и почему он попрощался по-немецки? Скорей всего, из-за того, что рассматривал Щернсберг как пристанище нацистов. Но ведь это не соответствовало действительности. Никто в Щернсберге не говорил, что ему нравится нацизм. Хотя в любом случае стоило все-таки впредь именовать совет комендатурой. А Силверхиелма комендантом — Шлемом-из-Дерьма. А Густава Далена — вице-комендантом Мигалкой. Как в том фильме об английских лётчиках, пленниках концлагеря 13. Немцы просто-напросто не смогли что-то противопоставить едкому юмору англичан. А казни военнопленные, как известно, не подлежат.

Он не стал зажигать свет, когда добрался до своей комнаты. Пьер крепко спал. Он решил, что нет необходимости опять дежурить в кресле, вооружась клюшкой. Просто засунуть Библию между дверной ручкой и косяком, и он всегда проснется, если кто-то захочет их навестить.

Ему с трудом удалось раскрыть рот на ширину зубной щётки. Заснул мгновенно, едва голова коснулась подушки.

Он намеренно слегка задержался на завтрак. Ему важно было, чтобы префект к тому времени уже сидел во главе стола. Так и вышло. Силверхиелм утвердился на своём стуле и не углядел, как Эрик возник в столовой. Впрочем, скорее всего, понял это по внезапно смолкнувшей болтовне столующихся да по их странноватым взглядам вверх.

Оказавшись как раз позади Силверхиелма, Эрик остановился и несколько раз шумно втянул воздух ноздрями.

«Странно, — сказал он более чем громко. — Здесь кто-то испортил воздух? Или наш друг комендант Шлем-из-Дерьма всё ещё не вымылся?»

И когда Силверхиелм собирался вскочить, Эрик сразу же прижал его к стулу одной рукой и прошёл демонстративно медленно на своё место. Тщательно, однако, прислушиваясь, не поднялся ли префект и не последовал ли за ним. Но тот остался сидеть.

Соседи Эрика по столу по-прежнему молчали. Они тайком рассматривали его лицо. Эрик уже успел осторожно снять повязки, выставив на всеобщее обозрение свои ужасные швы. Он знал, что так раны будут меньше мокнуть и быстрее заживут. Но это была не единственная причина демонстрации. Даже не самая важная.

Он попытался выглядеть как можно более беспечным, когда ел только одной половиной рта, и жевал медленно, чтобы зубы не задевали опухоль и швы с внутренней стороны.

На следующий день опухоль вокруг глаза спала настолько, что зрение полностью вернулось. Переливающийся синим и зелёным цветами синяк на лице раскинулся от обеих глазниц через распухший нос и зашитые раны вплоть до челюсти.

За ужином Эрик бросил украдкой несколько комментариев о запахе дерьма и прочем, чтобы приучить Силверхиелма к постоянству своих издевок. А префект смотрел вниз в тарелку или вверх в потолок и делал вид, что не слышит того, что слышали все. Он ведь оказался связанным по рукам и ногам. Он не мог возобновить нападение (нельзя бить по фейсу, который ТАК выглядит). И он вряд ли мог отдать приказ о горчичнике или чтобы Эрик покинул столовую. Ибо теперь это имело бы обратный эффект. На который Эрик и рассчитывал. Сейчас Силверхиелм оказался в ловушке. И пока все швы красовались у Эрика на лице, он оставался в практически полной безопасности.