Ян Гийу - Зло

Он не думал больше. Он только кричал при каждом ударе, казалось проходившем электрическим разрядом через голову от виска к виску. После того как крестец получил своё, папаша переключился на левую ягодицу. Эрик извивался под хлыстом, который бил теперь куда ни попадя. Он пытался защищаться руками, но тогда папаша атаковал физиономию. Закрывал ее — истязатель начинал кровянить задницу.

Плач был красным и унижающим — как прямая противоположность синему огню. Плач был неистово диким и затемнял сознание и усиливал боль настолько, что сознание отключалось. Лишь подсознание пыталось помочь. Но Эрик плакал еще и от своей беспомощности, от того, что не может противостоять дьяволу-старику с его окровавленным, свистящим хлыстом.

Каким-то образом всё закончилось. Когда боль добралась до верхнего предела, возникло чувство, что пытка никогда не прекратится, что не придёт облегчение. Так представляют себе преисподнюю. Но всё равно каким-то образом всё закончилось.

Сначала он зафиксировал тишину. Она окружила его, когда лёгкие судорожно затрепетали в последнем приступе рыданий. Его крестец, ягодицы и бёдра с задней стороны горели. Он знал, что выглядит зеброй. Хлыст попадал всегда очень жёстко, так что при каждом ударе оставалась кровавая полоса. Кожа вздувалась над ней. Если она не была пробита насквозь, то кровь уходила назад в тело, и оставалась жирная сине-зелёная линия. На несколько недель, не меньше.

В обступившей его тишине он ощупал спину и зад. Рука стала влажной и липкой. Это была кровь. Ровно оттуда, где металлический карабин прорвал кожу. Там рождались раны с продолговатой гнойной коркой, которая будет тереться об одежду и трескаться при мало-мальски торопливых движениях.

У него осталось в памяти, хотя без особой гарантии на достоверность, что пришла мама, держа миску с тёплой водой и льняную тряпку. Она ничего не говорила, или он не помнил, чтобы она сказала что-то. Возможно, она плакала, возможно, он чувствовал соль от её слёз в одной из открытых ран. Но это могло быть видением, возникшим от начинающейся лихорадки. Ему казалось, что где-то далеко играла красивая фортепианная музыка.

Ему исполнилось четырнадцать лет, и он дрался всё реже. Тому было две причины.

Первая заключалась в его статусе признанного вожака, которому уже не пристало собачиться по мелочам. Ведь если некий ученик в параллельном классе не хотел платить, хватало небольшой трёпки, ничего лишнего. Посылались Ёран, или Каланча, или еще кто-нибудь из их компании. Хотя иногда возникали более серьезные проблемы. Например, отказ после второго предупреждения. Тогда он сам появлялся на школьном дворе, стоя обычно позади сотоварищей. Все вместе они следовали за должником, ожидая, пока тот, обнаружив команду мстителей, не попытается спастись бегством. Но это никому никогда не удавалось. Шайка просто дожидалась подходящего момента, чтобы форсировать площадь по диагонали и перекрыть оба выхода одновременно. Потом начиналась игра кота с мышью. То есть в любом случае кандидат оказывался припертым в углу напротив двух высоких стен здания.

Он не ощущал больше какой-то победности в таких ситуациях, даже искренне жалел должника. И это была вторая причина его охлаждения к расправам. Впрочем, новые ощущения оставались его личным секретом. Он прекрасно понимал: стоило хоть кому-нибудь увильнуть от оплаты, другие попробовали бы то же самое. И тогда вся система развалится, как карточный домик, а шайка не сможет лакомиться сдобными батонами и завтракать в гриль-баре, а не в школьном буфете. Для сплочённости требовались деньги.

Поэтому в подобной ситуации он бил не для увечья или кровищи из носу. Синяк оказывался достаточно эффективен. Слегка ударить левым или правым крюком в точку, где заканчивается бровь, либо по краю кости, где начинается глазница. Такая отметина получалась с одного раза и должным образом воздействовала на все окружение.

Хотя прежде всего следовало воздействовать на самого неплательщика. Тут не требовалось какое-то особое насилие. Пощёчин, собственно, вполне хватало, поскольку было унизительно получать их, не осмеливаясь дать сдачи и при этом постоянно испытывая страх, что тебя неожиданно могут поколотить по-настоящему. Любой, кто стоял на коленях и плакал и получал по роже, клятвенно обещая заплатить, делал это под воздействием страха. Не боли, а страха.

Всегда именно страх играл решающую роль, и Эрик знал это очень хорошо. Пожалуй, огромное большинство людей не умели защитить себя как раз по этой причине. У них хватало силы и прочих физических данных. Но страх парализовал их, лишал возможности достойного ответа.

Один из парней, старше на пару классов, занимался в боксёрском клубе Ёрнен несколько лет. Он считался подающим надежды, и в Школе его обычно называли Боксёром. Толковали, что как-то он даже дошёл до финала в чемпионате Стокгольма среди юниоров.

Поскольку Боксёр задолжал шайке больше денег, чем имел или хотел заплатить, конфликт был неизбежен. И товарищи Боксёра по классу, естественно, подзадоривали его: справится ли с Каланчой? Всё это продолжалось неделями и напоминало извечные школьные дискуссии типа — кто победит в драке: лучший в мире боксёр или лучший в мире борец? А потом пошел слух, что Боксёр вообще не собирается платить. И, стало быть, возникла необходимость в разборке.

Шайка сидела в гриль-баре и прикидывала разные варианты. Самым простым виделось навалиться на должника всей кучей одновременно.

Эрик отверг это предложение. Поступи они так, и школьный двор ещё долго гудел бы разговорами типа «трусливо идти толпой на одного» и что «Боксёр в любом случае лучший».

Как задать взбучку? Кое-что было ясно: сила этого парня в технике. Он может защищаться, бить в ответ, и даже сериями, чтобы развить успех при хорошем попадании. Но тут и слабое место, поскольку оттренированы были только удары руками. А если врезать ему ногой? Или просто ухватить за одежду и свалить на землю?

«Хорошо, — сказал Эрик, рисуя тонкий клетчатый узор кетчупом на жирной картошке фри. — Ты займёшься им, Каланча. Тебе он подходит идеально. Рванешь его за пояс и вниз, а потом всё как обычно. Никаких проблем».

«Не-е, почему именно я, — колебался Каланча. — Думаю, будет лучше, если мы прихватим его вместе. Да и поколотим немного больше, чем обычного должника. И нечего тут особенно болтать…»

Эрик вздохнул и с минуту жевал жареную колбасу, в то время как другие сидели молча и ждали. Всем ясно стало, что Каланча боится, хотя вроде бы должен справиться с лёгкостью. Неужели даже Тяжеловеса обуял страх? Конечно, по праву вожака Эрик мог бы заставить его схватиться с Боксером. Но ведь тот, кто боится, всегда проигрывает. Вдруг Каланча и в самом деле получит трёпку? Не обернулось бы это общим поражением шайки.