Братья Ивановы - Записки кочевников

В другую — при высоченном банке — пускают зараз. Посетителей встречает прекрасный юноша, правда, безъязыкий («ту English is little», совсем кроха).

Мы останавливаемся у холста с двумя фигурами из углов и дуг. Курос рядом, в нескольких шагах, учтиво смотрит. Под картиной название «Two HORSE». Курос поочередно указывает ладонью на обе фигуры и объясняет:

— Ту ХОРС.

— Вэри интрестинг, — понимающе качаем головой..

Делаем паузу, показывая, что рассматриваем детали, переходим к следующей. Курос следом. На картине две фигуры спиной к зрителю, окруженные абстрактными пестрыми разводами. Подпись «Seeing is Believing».

— Сиинь ис биливинь, — докладывает курос и по-хозяйски поправляет холст, который как будто накренился. Так ровнее.

Кочевой быт налаживается. Утром мы уже не морщимся от кислого тарага, который здесь за йогурт, кефир и простоквашу разом. Перестали заглядывать в путеводитель, меньше сверяемся с картой, фотографируем не каждые пять минут. Вчера в кафе кто-то сипло и пискляво чихнул несколько раз подряд — а мы подумали, что он что-то сказал по-тибетски.

Были в основных музеях, на блошином рынке тоже. Теперь остается жить своей жизнью.

Днем мы заходим к булочнику Алексу, но ненадолго. Неприятно быть среди таких же бродяг, которых случайно, по недомыслию или из любопытства, занесло за тридевять земель. Бродим по городу и окраинам, глазеем по сторонам, что нравится далеко не всем. Это раздражение очень понятно, так что стараемся не зазевываться.

Мы привыкли пить соленый чай с молоком и бараньим бульоном (в кафе старички подливают его в чай прямо из бодз). Нима зовет эту бурду гадостью. На днях съели лепешку из того же теста, что пирожки на Московском вокзале. Ее дают к супу из баранины без ничего (буряты называют его прямо, но правдиво — бухлером). Значит, у нас не только ямщики от Кубла Хана, но и экстремальная выпечка.

К сухому местному творогу мы пока что привыкаем. Это почти сыр, но жуткая кислятина. Нима настоятельно рекомендует попробовать аартц, говорит, что эту дрянь на всю жизнь запомнишь.

Вчера съели «суп с ногой» — и ничего.

Духовность здесь буквально разлита в воздухе. Так что некоторые местные носят марличный респиратор. В городе действительно пыльно, но зимой, кажется, и того хуже. С юрт на холмах в долину спускается гарь: на окраинах топят в лучшем случае углем, а так чем попало: покрышками, пластмассой, мемуарами маршала Жукова… Пока что до марличной повязки мы еще не доросли.

Перед сном, как ловкие клоуны, заманиваем на газету залетевших в окно на свет черных жуков и выпускаем на волю. Еще парочку давим в полудреме на подступах к уху.

1 NEW MESSAGE:novoe sredstvo ot volosogryzki skidki do 1 avgusta www. nohaireater. mn

FROM:MOBICOM SPECIAL OFFER

Посреди ночи мы проснулись от крика за окном:

— Да нахуя я тут жду? А-а? Гоша, блядь! Я тебя любил! Я верил тебе! Что же ты делаешь, человек? Как только способен ты на такое?

Пауза.

— Сука, блядь, ебаная! Я тебя любил! Я верил тебе! Как только ты смог?..

Удар по водосточной трубе.

— Гоша! Блядь! Ты мне был как друг! Как брат! Как мать! Голос глуше, уже издалека:

— А-а-ы-ы!!! Иуда! Животное! Таракан!..

Здесь обостряется русское чувство формы.

Дороги в колдобинах. Главная площадь, конечно, вымощена, но люки на ней зафиксированы чугунными балками на мощных болтах. Крышки, видимо, полезны в кочевом хозяйстве. По городу много открытых люков, зимой там живут бомжи — теплее. Дома часто построены наспех, криво. Штукатурка облупившаяся. В доме, где мы живем, поставили новые металлические двери, но слишком высоко. Вместо порога зияет щель, как раз для кота. Лестница уже несколько дней равномерно завалена мусором, оставшимся после работы.

Иногда отключают электричество. В главном выставочном зале без света сидит весь первый этаж. Во мгле мужского туалета у электросушила курит уборщица.

На центральных улицах к первому этажу пристраивают кирпичную коробку и делают внутри магазин, обменник или забегаловку.

Новые высотки под банки и офисы, похоже, тоже сделаны по интуиции. На одной французская мансардная крыша окружена по углам ротондами с круглыми куполами. Глаз не отвести.

А в 1980-е возле Дворца культуры возвели бруталистский фасад из мощных амбразур. Жесткая сетка толстых рельефных наличников стоит посреди города как преграда. Не ясно только, от чего.

Русские привезли с собой стиль школы Сидорова. И как грибы пошли расти подсобки, трансформаторные станции, кирпичные сарайчики с трескающимися стенами, чудом сколоченные из фанеры, жести и подручного хлама ларьки — и будки, будки, будки.

Школа архитектора Сидорова широко известна в России как образчик национальной формы. Свободная линия, смелое конструкторское решение, подлинный демократизм в работе с материалом и врожденное чувство ландшафта как нельзя лучше характеризуют застройку наших городов. Сидоров нашел здесь преданных учеников. Некоторым удалось, по меньшей мере, перенять мастерство вольного строителя.

Несомненной удачей школы Сидорова стал знаменитый мемориал в честь побед монгольской армии на сопке Дзайсан. Надолбы в основании бетонного кольца, украшенного геральдическими рельефами и мозаичным панно, монументализируют спонтанную манеру строителей. Архитектор пошел на рискованный эксперимент, освободив конструкцию от формальных ограничений.