Хулио Кортасар - Мы так любим Гленду (др. пер.)

Тогда, в то время, узнать это было трудно. Идешь в кино или в театр и приятно проводишь вечер, не думаешь о тех, кто делал это до тебя, выбираешь время и место, наряжаешься и названиваешь по телефону, и ряд одиннадцатый или пятый, мрак, музыка, земля ничейная и всем принадлежащая, там, где все никто; мужчина или женщина в кресле партера, роняешь. слова извинения, что опоздал, реплика вполголоса, на которую ты или отвечаешь, или пропускаешь мимо ушей но обычно молчание, взоры, устремленные на огни рампы или на экран, отвращенные от того, что рядом, по сю сторону. Поистине трудно было установить, пренебрегая популярностью, бесконечными очередями, критическими статьями и отзывами, что нас, любящих Гленду, так много.

Но прошло года три-четыре, и уже нельзя было с уверенностью утверждать, что кружок сформировался с легкой руки Ирасусты либо Дианы Риверо, они сами не знали, когда это свершилось, возможно, за рюмкой в компании друзей после киносеанса они говорили или умолчали о чем-то, что позволило вдруг создать союз, который позднее все назвали «ядром», а самые молодые окрестили «клубом». Клуба, конечно, никакого не было, просто мы любили Гленду Гарсон, и этого достаточно было, чтобы отмежеваться от тех, кто только восхищался ею. Нас не меньше этих других восхищала Гленда, боготворили мы также Анук Эме, Мэрилин, Анни Жирардо и Сильвану Пампанини, да и против Марчелло Мастроянни, Ива, Витторио и Дэрка [1] — текст сноски отсутствует — мы ничего не имели, но превыше всего любили Гленду, и кружок сложился из этого, и от этого было что-то известное только нам, и доверяли мы только тем, кто в неторопливой застольной беседе признавался наконец в любви к Гленде.

С почина Дианы или Ирасусты кружок медленно расширился, в год «Снега в огне» нас было всего шесть-семь, но после премьеры «Как быть элегантной» кружок увеличился, он разросся до невыносимых размеров, и мы оказались под угрозой снобистского подражания либо сезонной чувствительности. Первыми заявили протест Ирасуста и Диана потом еще двое-трое, и мы решили сомкнуть ряды не допускать никого без экзамена, но не того экзамена, что маскируют виски и бравурной эрудицией (этими ночными испытаниями Буэнос-Айрес ничуть не уступает Лондону или Мехико). В час премьеры «Мимолетных возвращений» мы с невеселым торжеством оказались вынужденными признать, что нас, любящих Гленду, стало много. Конфликты в кино, косые взгляды после сеанса, растерянные лица женщин и мрачное молчание мужчин были красноречивей, нежели штандарт или пароль и отзыв. Нехитрые пружины свели нас в кафе в центре города, уединенные столики стали сближаться, возникла милая привычка заказывать один и тот же коктейль, чтобы отбросить ненужную подозрительность и прямо посмотреть в глаза друг другу, в глаза, где еще дышал последний образ Гленды в последнем кадре последнего фильма.

Двадцать или тридцать, мы так и не узнали в точности, ибо Гленду показывали то в одном зале, то одновременно еще в двух или в четырех, а потом точно грянул гром среди ясного неба: Гленда сыграла молодую убийцу в «Одержимых» и успех фильма прорвал плотины и породил случайных энтузиастов, чей пыл мы не разделяли. Уже тогда мы были знакомы, многие из нас ходили в гости друг к другу, дабы поговорить о Гленде. С самого начала, кажется, Ирасуста молча возглавил нас, хотя никогда не посягал на это, а Диана Риверо медленно вела шахматную партию приема и отторжения, обеспечивая нам полнейшую аутентичность и охраняя от вторжения разных придурков. То, что зародилось как свободный союз почитателей, приобрело теперь структуру касты, клана, робкие расплывчатые вопросы первой поры сменились жесткими, требующими прямого ответа: эпизод с падением в «Как быть элегантной», заключительная реплика «Снега в огне», вторая я эротическая сцена в «Мимолетных возвращениях». Мы так любили Гленду, что не могли терпеть назойливых втируш, надоед лесбиянок, эрудитов от эстетики. И даже (мы так и не узнаем как именно) было решено ходить в кафе по пятницам, когда в центре идет фильм с Глендой, а потом, пока фильм демонстрируется вторым экраном в заштатных кинотеатрах, мы выжидали еще неделю, чтобы все успели посмотреть: все шло строго заведенным порядком, регламент не подлежал обсуждению, отступить от него значило вызвать презрительную улыбку Ирасусты или взгляд, мягкий, но грозный, каким Диана Риверо казнила отступников.

В те времена наши собрания целиком были посвящены Гленде, ее прекрасный образ жил в сердце каждого из нас, и мы ничего не желали знать про неудачи и первые тревожные предупреждения. Лишь понемногу, сначала с виноватым видом, кое-кто осмелился критиковать отдельные срывы, выказать растерянность либо недоумение по поводу менее ударного эпизода, шаблонных, избитых приемов. Мы знали, что Гленда не несет ответственности за просчеты, которые губили порой прозрачную ясность «Бича» или финал «Никто не знает почему». Мы знали все о других работах ее режиссеров, об интригах и сценариях и были к ним беспощадны, ибо начинали понимать, что наше чувство к Гленде не вмещается в рамки чисто артистические и что лишь она одна спасена от несовершенства, которым отмечены остальные. Диана первая заговорила о миссии, с той уклончивостью, с какой всегда говорила о вещах, для нее важных, притворяясь, будто они ей безразличны; она радовалась двойному виски и плотоядно усмехалась, когда мы окончательно признали — да, точно, нельзя остановиться только на кино, кафе и безмерной любви к Гленде.

Но и тогда мы не говорили прямо, мы не нуждались в этом. В счет шло лишь ощущение счастья от того, что Гленда в душе каждого из нас, счастье это могло быть рождено только совершенством. Ошибки, промахи вдруг стали нам невыносимы: мы не соглашались с концовкой в «Никто не знает почему», а в «Снеге» нас коробили гнусные кадры игры в покер (Гленда в этой сцене не участвовала, но все равно она марала Гленду как блевотина: нелепый жест Нэнси Филиппс и недопустимое возвращение раскаявшегося сына). Разъяснить ожидающую нам миссию выпало на долю (почти как всегда) Ирасусте, и в тот вечер мы разошлись по домам словно раздавленные свалившейся на нас ответственностью и в то же время предвкушая наслаждение незапятнанным будущим Гленды — без измен и неуклюжих поз.

Инстинктивно кружок сомкнул ряды, дело не допускало сомнительной многочисленности. Водворившись на вилле Ресифе де Лобос, Ирасуста заговорил о лаборатории. Мы распределили работу между теми, кто должен был завладеть всеми копиями «Мимолетных возвращений», на этой ленте мы остановились потому, что несовершенство ее было относительно невелико.