Сухбат Афлатуни - Лотерея Справедливость

И торгуются. И к уверткам прибегают.

Алекс сверился с адресом.

Чавканье сладкой ватой вокруг прекратилось. Только в лужах еще плавали сладкие обрывки. И тонули. Только висели кое-где на ветвях. И падали вниз. В лужи.

Вспомнил детство: липкий оцарапанный рот. Сладкий и побаливающий. И удаляющийся голос: сахарная вата… а кому сахарная вата… вата…

Еще раз сверился с адресом. Приработок предстоял в одном из старых розовых домов Дархана. Одноэтажных, с тополем перед окном. С запахом стареющего кирпича.

Совместное предприятие «Сатурн Консалтинг».

Он должен переводить на переговорах. Приятель попросил подменить, сам поехал в Бухару, японцев вокруг минарета водить. «А о чем переговоры будут?» — спросил Алекс, водя по скулам мобильником. Как электробритвой. «Не знаю… Там проходной двор. Каждый раз что-то разное. Но платят».

Алекс стоял перед особняком и нервничал.

— А, вы переводчик? Проходите. Переговоры уже начались.

Пластиковая лапша жалюзи. Кофеварка, компьютер, ковролин.

— Мне сказали к двенадцати…

— Да, заходите! Ну, не стойте здесь. Они раньше начались. Идемте, я вас провожу.

Секретарша, девушка с приятным мужским голосом, развернулась на кресле.

Поднялась. Сдвинула бумаги, опрокинула турецкий стакан-пробирку. Вышла из-за стола. Приятная восточная полнота. Тяжелые свежевыкрашенные губы, улыбка. На таких бы губах, как на парковых скамейках, начертать: осторожно, окрашено! Но Алекс уже прилип к ним глазами.

Снова весна прибегает к уверткам.

Алекс потер пальцы. Как бумагой порезался. Весь изрезался бумагой.

— Идемте.

Офис оказался большим, весь из каких-то коридоров. Ковролин жадно глотал их шаги.

— Вот.

Она подвела его к умывальнику. Зачем к умывальнику?

— Ну вы же с улицы пришли. Нужно вымыть руки.

Алекс снова посмотрел на полную секретаршу.

— Меня зовут Соат, — сказала она, открывая воду. Кран печально запел.

— Алекс.

Сомкнул ладони под водой.

И понял, как ему, оказывается, хотелось подержать руки в этой теплой, непонятно для чего льющейся воде.

Соат стояла рядом и дышала.

Желтое, солнечное мыло выскользнуло из рук.

Наклонился, поднял. Наклоняясь, почувствовал, как по-разному пахнет эта Соат на протяжении всего тела. Ноги пахли какими-то цветами.

Отловленное мыло оказалось все в каких-то черных угрях, волосках.

Соат. Ее зовут Соат.

Он хотел спросить ее, о чем эти переговоры. Он хотел ее спросить, свободна ли она сегодня вечером. Он хотел спросить, почему у нее такое странное, редкое имя.

Соат приоткрыла темную дверь с надписью «Менеджер»:

— Акбар-ака, переводчик пришел.

Комната была большой — трое сидящих тонули в ней. Они сидели за столом и держались за этот стол, как потерпевшие кораблекрушение. Трое немолодых мужчин боялись утонуть в пространстве комнаты.

Один из них был индусом или пакистанцем.

Алекс представился и сел за стол.

Мужчины смотрели на него. Соат почему-то тоже осталась.

Тишина текла, деревяшка стола качалась под руками.

Они чего-то ждут, подумал Алекс. Аккуратно оглядел присутствующих. Молчат.

Трое разных мужчин, три разных молчания сидели напротив него.

Пакистанец молчал как пружина. Ему хотелось говорить, сжатые губы с трудом удерживали слова.

Другой, тот самый Акбар, был молчуном-гурманом. Долго перекатывает тишину во рту, от языка к щекам и обратно.

Третий из молчащих был маленьким человеком с большими глазами. Глаза — две семитские рыбы — медленно плыли в океане мыслей. Они плыли и говорили все. Абсолютно все. Но Алекс плохо понимал их. Они говорили по-халдейски.

Алекс не выдержал:

— А что… кого-то ждем?

Мужчина с глазами-рыбами наклонился к Акбару:

— Переводчик спрашивает, ждем мы кого-то или нет.

Говорил он с легким шелестящим акцентом. Его русский язык был старым, как виниловый диск, и поцарапанным.

Акбар помотал головой:

— Мы не ждем. Пусть начинает.

— Начинайте, господин переводчик, — сказали рыбы.

— Я? Я не понял, что я должен начинать…

Акбар повернулся к Соат:

— Он помыл руки?

Соат кивнула:

— Даже мыло уронил.

— Сори, сори, — застрекотал индопакистанец, показывая, что он не понимает.

— Переведите ему, — сказал маленький человек Алексу и моргнул рыбами.

— Что перевести? — вспотел Алекс.

— Что вы уронили мыло.

— I dropped a piece of soap1, — сказал Алекс.

Акбар кивнул.

— Сори, сори, — снова забеспокоился пакистанец, — вот лэнгвич даз хи спик? Ай донт андэстэнд хим2.

— Инглиш, — подсказал Акбар.

— Хиз инглиш из вери-вери бэд. Ай кэннот андэстэнд ит3, — и печально сложил руки домиком. Маленьким и неуютным домиком.

Алекс поднялся, чтобы уйти.

Акбар удержал его; повернулся к Соат:

— Соат, убери отсюда этого зануду, — ткнул в пакистанца. — Не понял, зачем ты его вообще привела.

— Он жаловался, что ему скучно. — Соат подошла к пакистанцу и, толкая спинку его кресла, выкатила из комнаты. В кресле недовольно болтали ногами.

Дверь с железным причмокиванием закрылась.

Солнечный свет, щедро нарезаемый оконной рамой в виде больших кусков сыра, померк и заплесневел. Сумерки растворили людей, истолкли в песок их голоса. Один диктофон на столе еще крутил, шумел, перемалывая кофейные зерна бесполезного рассказа.

— Уф, — вздохнул с облегчением Акбар, когда захлопнулась дверь. — Сложные переговоры. Да, Билл?

— Да, — ответил Билл; рыбы-глаза еще добавили что-то по-халдейски.

— Спасибо вам, — Акбар повернулся к Алексу.

— Мне?

— Да. Жалко, что вы нам ничего не рассказали. Мы ведь ждали. Неужели в вашей жизни не было ничего интересного, кроме того, что вы уронили мыло?

Стол снова поплыл. Странное море шумело в ушах Алекса.

— Нет… Я еще разбил яйцо, — признался Алекс. И зачем-то добавил: — Сегодня.

— Какое совпадение! — прошептал Акбар и распахнул сейф, темневший за его спиной.

Сейф был набит яичной скорлупой.

— Знак свыше, — сказал Билл.

«Расплачиваться со мной тоже яичной скорлупой будут?» — подумал Алекс, глядя в сейф.

— Теперь такая просьба, — сказал Акбар. — Мы с Биллом давно уже вместе бизнес делаем, железно друг друга понимаем. С половинки слова понимаем.

— Даже с половинки буквы, — уточнил Билл. — Но иногда возникают казусы. Нам кажется, что мы поняли друг друга, потом оказывается, что не совсем. Поэтому мы иногда зовем переводчика. Говорим по-русски, а он переводит. Если важное дело намечается и нужно очень хорошо понять друг друга.

Что говорили при этом его глаза, не было видно. Билл рассматривал свои пальцы. Пальцы молчали; только указательный кивал, выражая свое согласие со сказанным.