Петер Зилахи - Последний окножираф

Мне приснилось, что мы жарим на костре шкварки, я весь в сале. Я пытаюсь залезть на орех и соскальзываю. Но я лезу и лезу, пока не взбираюсь на каждое дерево нашего сада. Мне снятся деревья и дети, разные по размеру, большие и маленькие, они растут вместе: листья и ветки, ногти и волосы, все дети на свете — это я, я взбираюсь на все деревья нашего сада, меня невозможно согнать; я знаю, что скоро сон кончится, но дети с деревьев слезать не хотят; звонит будильник, звонит школьный звонок, начинается урок, звонит трамвай, гудит пароход, свистит в свой свисток кондуктор, звонят колокола о победе под

Нандорфехерваром (сиречь Белградом), но деревья и дети срослись, они надо мной смеются, я стою на земле, беспомощный, старый, а на верхушке каждого дерева сидит мальчишка и болтает ногами, так и кончается этот ничем не заканчивающийся сон, если можно, конечно, представить, что бывают ничем не заканчивающиеся деревья и дети, не говоря уже о болтании ногами.

«Окножираф»: «Чур не я! В прятках это означает, что, даже если тебя нашли, это не считается, это не ты».

Военные преступники должны отвечать за свои преступления перед Гаагским трибуналом. Военным преступником считается тот, кто получает удовольствие от того, что делает, и в военное время ведет себя нецивилизованно. Стреляет из-за угла, поедает противников, начинает войну без предупреждения и бомбит всех подряд без разбора.

Новости по сербскому телевидению начинаются в половине восьмого. В новостях показывают трех демонстрантов с флагами и пивными бутылками, иногда они — коммунисты, иногда — четники. Я их знаю в лицо. Именно эти трое проводят демонстрации в Белграде последние 40 дней, а хреново CNN устраивает из этого шумиху. Именно эти трое несут ответственность за нарушение общественного порядка, это они сбивают с толку и терроризируют население. Иностранному корреспонденту Милошевич сообщил, что ответственность за происходящее на улицах Белграда несут люди Караджича. Те, кому режим не нравится, в половине восьмого начинают свистеть и колотить чем ни попадя по чему ни попадя. Постепенно узнаешь своих соседей. Мы стоим у окон с деревянными ложками и кастрюлями, я только что сломал четвертую деревянную ложку, для меня белградская революция — это революция сломанных деревянных ложек, а не революция тухлых яиц.

Конец 800-х годов. Берег Балатона. Затишье. Слышно, как плещется рыба в воде. Жирный карп в густых водорослях. И вдруг — пыль и топот копыт. Пыль и топот копыт — это тактическая уловка, временное отступление мадьярского всадника. Его преследуют франки — пыль и топот копыт, пыль и топот копыт. Два франка. Выстрел из лука через плечо. Франк прижимает руку к груди. Не будет он больше жить-поживать, добра наживать.

Стреляя на всем скаку из лука через плечо, наш мадьярский витязь не видел, что у него за спиной в брачном танце порхали две бабочки, и разлучил их своей стрелой. Одна из них полетела к Балатону и сбилась с пути. Случилась беда. Крылышки ее намокли, дыхальца закрылись. Кто видел, как бьется на воде бабочка, тот знает, какое безумное напряжение возникает в эту минуту в атмосфере. Вибрации, вызванные крылышками погибающей бабочки, привели к разрушению целого города в Индии, под развалинами которого погибли тридцать тысяч жителей, по той же причине умер английский король Альфред Великий, индейцы майя покинули свои древние города, нандоры [37] Нандоры — средневековое венгерское название придунайских болгар; Нандорфехервар буквально означает «Белая крепость болгар». захватили Фехервар, викинги высадились в Нормандии, халиф кордовский Абдурахман устроил разнос своему садовнику за неправильно подрезанный розовый куст, в Китае рухнула империя Тан, а в индейском поселении на Амазонке рабыня по имени Утренняя Заря родила пятерых близнецов, что каннибалы сочли хорошим предзнаменованием.

Лет примерно через 666 возвратная волна от предсмертных конвульсий бабочки привела к появлению на берегах Балатона двух империй, одной — к северу, другой — к югу. В одной империи солнце никогда не заходило, в другой — постоянно всходило. Граница между ними надвое расколола венгров, и венгры стали соседями венгров. Две венгерские колонии, населенные венграми и управляемые венгерской администрацией, платили дань обеим империям, Габсбургской и Османской. Османская простиралась от Адена до Алжира, от Басры до Буды и до берега Балатона. Габсбургская владела территориями от Кашши до Куско, от Теночитлана до Токая, а Балатон служил им границей. Вот так и вышло, что на закате Средневековья и на заре Нового времени венгры одновременно оказались в одной империи с инками и персами. Балатон, по которому сновали пиратские корветы, был частью общих территориальных вод двух империй. Он связывал и разделял два мира, от майя до коптов, от Тихого до Индийского океана. Ураганы еще и сегодня нередко бушуют на Балатоне. И не случайно единственная во всей Венгрии линия тектонического разлома проходит именно здесь. Пожалуй, этого и достаточно, чтобы понять, сколь опрометчивым и безрассудным деянием является стрельба из лука через плечо. Прекрасный урок хороших манер для мадьяр.

М.З., Мехмед Завоеватель, [38] Мехмед И (1451–1481) — турецкий султан (любил розы). сумел покорить двести городов и двенадцать государств. Завоевав Византийскую империю, он покорил и Балканы, но споткнулся о Нандорфехервар. В соответствии с тогдашними понятиями, осада Нандорфехервара была вписана в одну из страниц светлейшего султанского ума чернилами его царственной мысли. По смыслу этих оттоманских граффити, Нандорфехервар был подобен небесам, а пушек там было столько же, сколько звезд на небе. Штурмовать эту крепость миролюбивого султана вынудили сами мадьяры — этот грязный, безнравственный, обожающий пикники народец. Ради вящей доходчивости на эту тему нарисована была миниатюра. На ней изображен Мехмед, отрезающий голову Яношу Хуняди. Вот такая агитка в жанре средневековой хроники.

В нашем парламенте, в Нандорфехерварском зале, венгерский президент пожимает руку президенту турецкому. Оба ухмыляются, оба лысые. На стенах — битва не на жизнь, а на смерть. Если верить моим турецким друзьям, то оба наши народа в огромном плавильном котле истории стали братьями, мы — немножко турками, турки — немножко венграми. Может, именно поэтому связанные турецкие пленные и монахи-францисканцы на переднем плане — все лысые. И только у Хуняди волосы развеваются на ветру.