Энтони Берджесс - Хор из одного человека. К 100-летию Энтони Бёрджесса

— Укажите чушь оважения к музыке, са. Большое спащибо, са.

Я покинул клуб и медленно поднялся на сверкающую улицу. Снова шел дождь.

— Простите, у нас не было возможности сказать вам об этом, когда вы вернулись, — сказал Райс. — Как долго вы уже здесь, месяц?

— Около того, — ответил я.

Райс кивнул, руки в боки, ноги расставлены, сам на фоне стенной карты, испещренной флажками, каждый дюймом своим — глава экспортного отдела. Он сказал:

— Я понимаю, что у вас могут быть планы, скажем, махнуть в Биарриц, или затеряться на Сицилии, или еще где. Но я не должен вам напоминать, что ваш отпуск — привилегия, а не право.

— Точно, как в армии, — согласился я.

— О нет, — возразил Райс, начиная расхаживать взад-вперед, подобно лектору. — Вы хорошо знаете, Дж. У.

Четыре шага от Камчатки до Ванкувера. Поворот и еще полтора шага — и вот он уже у Канарских островов.

— Мы семья. И наша организация вполне демократична.

Он руководил отделом экспорта около восемнадцати месяцев.

— В любом случае, — сказал он, — Чалмерс сильно нас подвел. Мы не смогли уговорить его не уходить на пенсию, но он хоть пообещал пооколачиваться с нами еще год. А у Холлоуэя, похоже, дела очень плохи.

— Что с ним такое?

— Сердце. Мы всегда говорили, что он не может нести такую нагрузку в Занзибаре. Не бесконечно.

Сам Райс тоже не был двужильным: седина и боевитость могли и его доконать. Впрочем, коллекция современной китайской керамики у него была замечательная.

— И что же вы предлагаете?

— Мы не предлагаем вам поменять место. — Он погладил Японию, как ручную мышку. — Мы все вами довольны, вы же знаете, Дж. У.

Я поклонился не вставая.

— Мы переводим Тейлора из Коломбо в Занзибар. Бейрут — еще одна головная боль, но думаю, мы найдем решение. Коломбо — вот куда вы поедете. Вы там бывали раньше, Дж. У. Мы посылаем туда новобранца, но хотим, чтобы вы поехали с ним. Парень по имени Уикер. Он понятия не имеет, как управляться с тамилами или сингальцами, но человек он хороший, и мы думаем, что если его натаскать за месяц-другой, то дальше он справится. Так или иначе, мы хотели бы, чтобы вы присмотрели за ним.

— Когда вы хотите послать меня?

— На следующей неделе. И вы избежите ужасов зимы, — он театрально передернул плечами, стоя спиной к Африке. — Вы же знаете, что мы готовы все сделать, чтобы снова дозоры обходили владенья. Скучно здесь сидеть. Необходимо, но скучно.

— О да. Где мне остановиться в Коломбо? Я так понимаю, что этот парнишка Уикер снимает квартиру?

— Вы можете взять повыше. «Маунт лавина». Вам понравится. А Уикер должен оставаться при лавке, там, где кипит жизнь.

— Значит, я проведу Рождество в Коломбо. Отлично.

Я встал, и Скандинавия вместе с боевитым орлиным лицом Райса взглянули на меня свысока. Райс предложил:

— Почему бы нам не пообедать вместе в ресторанчике, хотя мои отбивные закончились, как и алкоголь. Если вы сможете смотреть, как я ем вегетарианский ланч…

— Так вы сделались индуистом наконец? Но я не удивлен. Вам всегда нравились индийцы, если я верно помню.

Райс знал, на что я намекаю — на интрижку в Куала-Лумпуре, много лет назад. Так что он ответил сдержанно.

— Я остепенился. Но вот желудок догнал меня. Доктора уверены, что могут помочь. Правильная диета и так далее.

Он немедленно забыл о своем приглашении, и мы пожали друг другу руки.

— Мы пришлем вам билеты на самолет. С открытой датой возвращения, — он мрачно улыбнулся, готовый сразиться со всем миром, возглавляя свой батальон. — Спасибо, Дж. У.

Он позволил мне самому открыть дверь. Я прошел мимо длинного рабочего стола, слабо улыбаясь многочисленным клеркам, как человек, который гораздо выше их всех, и вышел на Лиденхолл-стрит.

Эта история по большей части описание того, что случилось, когда я вернулся — вернулся в Англию, в Лондон, в провинцию к отцу, так что вам вряд ли интересно, как я провел эти несколько дней в Лондоне.

Я остановился в отельчике рядом с Рассел-сквер, заправляла там вдова-итальянка, которая обычно ждала меня в столовой с двумя бокалами коньяка, когда я возвращался вечером, чтобы поболтать за обеденным столом, заваленным номерами «Иль Джорно». Она, пожалуй, была чуть ли не единственной женщиной, с которой я поговорил за эти несколько дней в Лондоне. Я упомяну о другой женщине чуть позже, но только из-за трюка, который она проделала со мной, трюка, который мне еще не встречался. Большую часть времени я, если и разговаривал, то с мужчинами. Завтракать я предпочитал в каком-нибудь пабе, сидя на высоком стуле у стойки, на которой передо мной расставлялись ломти говядины, ветчина, салаты и блюда с пикулями, умело нарезанными официантом в высоком белом колпаке. Другие едоки мужеского пола теснились рядом, чавкая над газетами. Есть что-то устрашающее-животное в пребывании среди разгоряченных безмолвных мужиков, поднимающих стаканы, причмокивающих в безгласных тостах самим себе, выдыхающих всенепременное «ух» после глотка и закусывающих наколотой на вилку красной говядиной и маринованным огурчиком. Сидя там с виски или джином рано или поздно я ухитрялся вступить в разговор с каким-нибудь одиночкой или с таким же изгнанником, как я сам, и беседа шла о мире, воздушных путях, способах доставки грузов, питейных заведениях за тысячи миль от этого бара. Тогда я чувствовал себя счастливым, что я уже дома, потому что дом для людей, подобных мне, — это не одно место, но все места, где нас нет.

После полудня я выпивал в одном из двух клубов, членом которых я состоял (первый преимущественно для шахматистов, второй — для прогнивших и чрезвычайно велеречивых театралов), или шел в кино. Вечером я обедал — медленно и пышно — в «Рулс» на Мейден-Лейн. Накануне вечером я съездил в отцовский дом, чтобы собраться в Коломбо. Я шел по Стрэнду в согласии с самим собой, согласии чуть ли не спиритуалистическом (я съел голубую форель, свиную котлету с цветной капустой в белом соусе, камамбер, выпил коктейль — джин с итальянским «Шато дю Папе» и бренди, выкурил редкую сигару).

Погода стояла мягкая для зимы, и, когда я медленно шел по улице, ко мне пристали, и я охотно поддался. Все этим вечером казалось священным — вульгарные гостиницы, коммерческие рекламы, редкая безликая отрыжка после выкуренной сигары. Пристававшая оказалась прекрасной, как ангел, и вроде не старше двадцати пяти. Она назвала гостиницу, и мы туда пошли, держась за руки. Я снял комнату на ночь, — с отдельной ванной, как она настояла, — и мы поднялись на лифте на третий этаж. Когда мы оказались в спальне, она не озаботилась снять мутоновую шубку (шуба, соответственно, походила на аналогичную у миссис Уинтерботтом). Вид у нее теперь был застенчивый и вороватый одновременно.