Сухбат Афлатуни - Тёплое лето в Бултыхах

На пляже пусто. Подхожу к воде, мочу пальцы.

Беру камешек, бросаю. Позвонить ему, что ли?

— Ле-на!

Вздрагиваю.

Нет. Это Леник сверху.

Пора к машине.

Сажусь за руль.

Отвыкла уже за эти. Висюлька. Запах. Леник рядом усаживается.

— Пристегнись, а то пищать будет.

— Ничего не забыли?

— Ну, спасибо этому дому!

— Лен, — мама трогает за плечо, — Лен, подожди, на дорожку помолюсь.

Шевелит губами.

А мне о чем молиться?

Надо было позвонить все-таки этому уроду. Спасатель гребаный.

Какой-то мужик странный из ворот выглядывает. Чего ему надо? Прячется.

— Ну, с Богом!

Поехали. Ворота уменьшаются в боковом стекле.

Выезжаем на дорогу.

Леник кладет мне ладонь на колени.

Мотаю головой.

— Убери.

— Не плачь, девчонка.

Убирает.

Сворачиваю, торможу у церкви, спрыгиваю:

— Подождите минут десять.

Мама тыркается в заднюю:

— Леночка, я тоже…

— Я быстро.

— А платок есть? На голову?

Подхожу, быстро крещусь.

Главное, чтоб открыто. Открыто. И где свечи продают.

— Пятнадцать.

— Каких?

— Этих.

— У вас тут не хватает.

— Вот еще возьмите.

Нахожу тот самый столик. Который прошлый раз.

Одна. Вторая…

Чтоб это дебильное окно только не раскрылось.

Подходит женщина со шваброй:

— Ух, сколько свечей…

Нет, все нормально.

Все нормально, Господи. Просто я не совсем в форме. Не знаю, правильно поставила? Спасибо Тебе за это лето. Все было очень хорошо, просто классно, Господи. Что? Пожелания? Если тебе интересно… Тебе, правда, это интересно? Хочу жить. Просто жить, Господи, и быть счастливой. Просто жить и быть счастливой. Жить и быть счастливой. Вот и все. Целую, твоя Лена.

Сообщение отправлено.

Едем.

Эсэмэска пикнула, от Коваленка. Спрашивает: еще не вернулась?

— Ленусь, хочешь семечки?

— Не, мам.

Тошнит меня от этих ваших семечек.

— А бутербродик? Один?

— Вода есть?

— На.

— Это спрайт.

— Я думала, ты спрайт просишь.

— Я воду.

— А он, знаешь, как лимонад. Ты помнишь, как лимонад любила?

— Я компот любила. Воды обычной можно?

— И лимонад тоже. Подожди, вот твоя вода. «Священный источник», надо было еще пару бутылок. Тут в составе серебро и еще что-то, врут, как всегда. Кто еще будет пить, поднимай руки.

Что-то мама веселая. Ловлю в зеркальце ее лицо. Накрасилась. Что это с ней?

— Лен, а что ты так в церкви долго, — мама заканчивает шуршать пакетами. — Мы уже за тобой идти собирались. Десять минут, десять минут…

— Встретила там. Помнишь, Лиру Михалну, физручку?

— Какую? Подожди… Гадалку эту?

— Да. Полы там моет.

— Ой! Да ты что! Надо же, сколько лет, ей тогда уже было за очень. А что меня не позвала? Помню, конечно. Конечно, помню. Лира Михална, такая… А ты ее как узнала, ты ж маленькая была?

— По голосу. Голос у нее.

— Ой, да, прокуренный. Как запоет утром по динамику!

— Лидусь, это Высоцкий пел, — говорит папа.

— Высоцкий? А мне помнится, что сама, она ж самодеятельница такая была… А теперь вот, значит, уверовала. Ну и правильно, уже и возраст такой. А ведь мне тогда правду нагадала, и про тебя, Коль, слышишь, всю твою подноготную. А о чем вы с ней разговаривали?

— Да ни о чем. О чем они в церкви… Исповедайся, то-се.

— И я тебе то же самое. Хочешь, как приедем, сразу отцу Андрею позвоню?

— Мам, оставь меня в покое.

— А что «в покое»? Ты сама вон из церкви в слезах пришла.

— Да в каких слезах?

— Вот в таких. И отец видел, правда? Что глаза у тебя на мокром месте были.

— Мама, я повторяю, оставь меня в покое.

— Да и пожалуйста, я тебя вообще… Если б ты сама в покое была. Полгода уже током бьешь! Уже сама даже своих слез не видишь.

— Я последний раз очень прошу…

— Сердце кровью обливается! Кто у тебя еще близкие? Кто еще тебе так, как мы? Поехали сюда с тобой, все твои фантазии на задних лапках исполняли!

— Лидусь, не отвлекай ее за рулем…

— Ничего страшного, пап. Давайте все выскажемся. Кто еще хочет свои пять копеек вставить, пожалуйста!

— Лен…

— Пожалуйста! Нет желающих? Тогда, давайте, я скажу.

— Николай, дай мне сумку, там валидол!

— Лен, мать пожалей!

— А ты ее сам очень жалел тогда? Когда уходил? Когда так дверью хлопнул?

— Ну зачем так?

— Затем… В общем, дорогие мои и хорошие… Всем вам большое спасибо. Но спектакль закончился. Все. Всем спасибо.

— Лена, зачем в конце все портить?

— Почему «портить»? Сыграли все неплохо, особенно наша приглашенная звезда, Лев Аскольдов, поаплодируем! Ну, аплодируем, громче! Ну громче же!

— Лена!

— Господи…

Чуть не врезаюсь, машину заносит влево…

— На, попей еще.

Мотаю головой.

Пустое поле, лес вдали, машины проносятся.

Подходит мама:

— На, кофту накинь.

— Как сердце? — спрашиваю.

— А насчет нас с мамой, — говорит папа, — мы тут решили попробовать снова объединиться.

Я смотрю на них:

— А как…

— Мы с Адой давно уже как кошка с собакой.

Вот, значит, почему тогда приперлась. «Шарфик! Шарфик!» Бедная.

— А что раньше не сказали?

— Сами только вчера решили.

Проезжает грузовик. Автобус. Вспоминаю Гену. Он бы меня сейчас коньяком своим поганым напоил, и все было бы хорошо.

— Ну что, ты как, Леночка? Может, поедем уже? Ты в состоянии?

— В состоянии.

Сажусь за руль. Леник все сидел здесь, в мобильном копался.

Кладет мне ладонь на колено.

— Пристегнись, пикает.

Пристегивается, не убирая ладони. Ладно, пусть. Мне уже все равно.

Мама спит у папы на плече. Папа тоже посапывает. Вот нервная система, супер.

Еще одна эсэмэска. От Коваленка.

— Может, прибавишь скорость? — Леник смотрит.

— Ты тоже заметил?

— Уже минут пять сигналит.

Смотрю в боковое. «Жигуль» обшарпанный.

Снова мигает.

Прибавляю скорости, отрываемся.

«Жигуленок» исчезает.

Темнеет.

Леник шепотом:

— Лена, надо поговорить.

— А зачем?

Гладит меня по щеке, шее.

— Граждане пассажиры, не отвлекайте водителя… И тут — не надо… Хочешь, чтобы я во что-то врезалась, да? Ну не надо здесь. Родители же, ну…

Ну что с этими его руками делать? Ладно, сижу, терплю.

— Лен… Еще прибавь.

— Что?

— Догоняют.

— Может, остановимся?

— Нет, не надо. Это, наверное… которые нас в Бултыхах пасли.

— Думаешь, это…

— Я же специально, говорю, все время за тобой ходил.

— Так. Если ты хочешь, чтоб оторвались, убери руки. Вот так.

Блин!

Железнодорожный переезд, шлагбаум, торможу.

— О-х…

Родители открывают глаза. Леня смотрит в потолок.

«Жигуленок» тормозит сзади.

Дверца распахивается, выскакивают какие-то мужики.

Из «жигуленка» почти вываливается Генка. Голова в бинтах.

Бегут к нам, волоча Генку.

Генка машет букетом роз в забинтованных руках.