Виталий Ахрамович - Колобок

Когда заяц разобрался в своем смущении, он сделал неожиданную вещь. Он спрятался, чтобы не попасться на глаза колобку, о котором уже был наслышан, но не имея возможности доселе встретиться с колобком, заяц решил повременить со знакомством. Очень осторожно он последовал за колобком в отдалении, стараясь оставаться незаметным. Хотя ему хотелось этой встречи.

Поведение зайца объяснимо только тем, что заяц почти со дня своего рождения был мироненавистником, но посколько постоянно ненавидеть нельзя - это отнимает очень много сил, - большую часть времени заяц мир презирал. При том, что разновидностей презрения очень много: от вульгарного хамоватого презрения до утонченного снобистского презрения с морщинками брезгливости в жестах. Презрительность зайца была интровертированной: как поговаривали в лесу, заяц презирал на самом деле себя, но аутогенная презрительность каким-то чудом сублимировалась и вывернулась своей изнанкой. Чуть что, при мало-малейшем предвидении возможного общения зайцу делалось не по себе и он торопился скрыться. Значительно позже привычка избегать общения нашла свое достаточное теоретическое обоснование, и заяц как бы заработал право на отшельничество: все знали и никто не удивлялся тому, что в мире живет заяц, который никого и ничего не желает знать и видеть. Стало нормой знать о некоем существе, как о существе всегда стремительно удаляющемся.

Однако загадка жизни вообще и судьбы зайца в частности заключалась в изумительной осведомленности всех обо всем. И когда заяц перестал линять, эта весть облетела всю вселенную в мгновение. Сам заяц еще не успел осознать, что с ним произошло, а по лесу прошла молва: заяц сподобился и не линяет. К слову сказать, это было давно. Прежде у зайца, как предписано, ежесезонно линька наступала в свое время и к зиме он становился белым, как снег с теми удивительными оттенками, которые дает синее солнце, а к лету вновь оказывался сереньким. Так оно и чередовалось до тех пор, пока в один из весенних паводков линька так и не состоялась. Зимняя шубка, правда, как следует оскудела, но цвет не изменился. Заяц навсегда остался белым. Это чуть-чуть смягчило его ненависть к миру, но прибавило презрения. Вся живность сим событием крайне оживилась. И если бы заяц не принял скорых мер, то оказался бы причиной всеподъемлющего паломничества. Заяц пресек эту напасть жестким затворничеством. Он избегал всех и вся.

Однако, если быть совсем точным, то нельзя приписывать особенности образа жизни зайца только его мироненавистничеству. Тут таится еще нечто, о чем знали очень не многие.

Я призываю в свидетели ежа и ворону. Ежа, потому что у зайца с ним всегда были, есть и будут доверительные отношения. Ну, в той мере, в какой отшельник может позволить себе иметь друзей. Еж не был близким другом зайцу, но они очень тесно сходились в вопросе корректности отношений. Ежа и зайца объединяла неуклонная приверженность к пацифизму. Еж преклонялся перед последовательностью зайца в данном вопросе, а заяц, в свою очередь, нисходил к ежу, хотя и ежа презирал за склонность к семейственности и за некоторые другие слабости, что, однако, позволяло ему время от времени намекать ежу на кое-какие свои сокровенности.

С вороной дело обстояло проще и иначе. Ворона в те времена была еще умнее нежели в наше время. Ворона до многого доходила сама. Она умела доверять себе и выигрывали от этого безмерно. Она сама догадалась, о чем мечтал заяц.

А у зайца была потаенная мечта, хотя надо сказать, что в те времена такого рода мечта пленяла не одного зайца. Это была довольно распространенная мечта многих существ. Короче говоря, заяц лелеял мечту стать тотемом. Он презирал жизнь и не желал быть просто зайцем, хотя бы и не линяющим. Ему хотелось быть Зайцем-символом, существом-тотемом, основателем и хранителем поколений родов. Некоторые приписывали этому желанию пошлое честолюбие, но в зайце не было даже намека на пошлость. Всей своей жизнью заяц уже доказал нечто противоположное. Возвышенная устремленность к запредельным принципам - вот что руководило зайцем. Тончайшее предчувствие иного качествования дано не многим. Эти избранники - они же одновременно мученики своего трансцендентного обаяния. Их ли страдальцев обвинять в честолюбии? Омерзение к своей биологической основе и устремленности к знаково-символическому бытию, когда ты уже не тварь, но знак - вот что может не давать покоя и терзать ионическое сознание. Тотемность - это существование несуществования, это бытийность, овеваемая небытием. Мироненавистничество зайца, таким образом, коренилось не в принадлежности к Смерти, оно коренилось в причастности к Жизни, но жизни Иной. И это неучастие никак не может быть причислено к тенденции самоуничтожения. Тотем - это иероглиф в Книге Жизни, и заяц дерзнул возмечтать об этом иероглифе.

- Что ты сделал, чтобы оставаться всегда белым? - неожиданно спросил колобок зайца.

- Ты меня видел? - в свою очередь спросил заяц.

- Конечно.

- А почему ты делал вид, что не замечаешь меня? подозрительно спросил заяц.

- Тебе же нравится прятаться, - ответил колобок.

- Я не прячусь, я избегаю, - уточнил заяц.

- Вот я и не мешаю, избегай, пожалуйста, если нравится. Каждый должен делать то, что ему нравится.

Зайцу почему-то захотелось препираться, он почувствовал в себе склонность к сваре. И ему стало обидно за себя. Ему не понравился колобок. Все складывалось не так как предполагал заяц: он надеялся, что колобок по своей природе вечно пожираемый, должен был чувствовать хищническое основание мира и потому избегать его и брезговать им, прочно и глубоко таить в себе надежду и упования на нечаянное открытие новых иных принципов самоорганизации, может быть веру во врата к тем аспектам вселенной, где царит беззлобие, радушие, безоглядная умиротворенность; заяц из того, что он слышал о колобке, верил уже было ему, он ждал брата, которому все можно высказать: весь драматизм своей судьбы, все усилия, ушедшие на самосохранение и самоорганизацию и, наконец, поведать понимающему о своей неизбывной мечте перестать быть тем, что, он, заяц, есть. И стать для мира чем-то совершенно пленительно иным: стать именем, а не существом.

И вот тут-то зайца уязвила догадка: он немо заподозрил, что колобок и есть воплощение той мечты, которая сопутствовала зайцу всю его жизнь, догадка о том, что колобок сущность, а не существо, что уже при самом своем рождении и появлении в мир, колобок больше имя, чем тварь, колобок - это ноумен, а заяц - все еще феномен. И тогда уже совершенно трезво заяц оценил и ситуацию. Ему стали понятными и раздражение, которое на него накатило так неожиданно, и нарастающая тяга в зайце к сваре - все это происходило от того, что встретились два существа принципиально различной организации, может быть даже субстанционально несовместимые космические ингредиенты, которые при других обстоятельствах просто аннигилировали бы друг друга.