Атанас Мандаджиев - Старт

«ТАК НЕ ГОДИТСЯ, АНГЕЛ,

так не годится», — повторяю я про себя, пока мне натягивают перчатки. Смотрю в зал, направо, налево, пытаюсь себе представить, что сейчас говорят те, которые знают нас, и те, которые не знают. Незнающие, наверное, предупреждают соседей:

— Вон тот, в синем углу, — республиканский чемпион, но красный посильнее. В боксе ведь часто решает не техника, а сила. Один удар — и конец.

А те, которые знают, посмеиваются:

— Эти двое на ринге — они ведь приятели, оба из одной команды, уже уговорились, должно быть, играть легко и технично, не калечиться. Но я навидался такого! Однажды даже братьев Станковых видел на ринге… Держу пари, что если судья их не выгонит посреди матча, они так друг другу надают, что дым столбом пойдет. Бокс дружбы не признает… Здесь как на войне — или ты бьешь или тебя бьют.

Судьи, наверное, тоже что-то усекли, во взгляде одних читается явное любопытство, другие — словно предупреждают: «Вы здесь не для того, чтобы танцевать на ринге. Игра имеет свои правила. Если не желаете их соблюдать — марш отсюда!»

Станой уже подвязал мне перчатки и шепчет:

— Не будь дураком! Если и на этот раз станешь республиканским чемпионом, олимпиада тебе обеспечена. А Ангела так или иначе не включат, нет у него шансов, так что он на тебя не озлится.

Я смотрю в твой угол, Тото подвязывает тебе перчатки. Знаю я, что он там шипит:

— Слушай, это же твой единственный шанс стать республиканским чемпионом. Влепи ему одно правое кроше после эскиважа, и он грохнется. И слева он всегда открывается. Если ты его не побьешь, я тебя после поколочу в раздевалке.

А братец Миле суетится, мелькает то тут, то там, и тактично не приближается ни ко мне, ни к тебе.

Мне дают коробочку с тальком, я натираю кеды, чтобы не скользить по рингу. Потом тальк подают тебе. Публика жужжит, как испорченный телевизор, и знающие и незнающие с нетерпением ждут финального матча в нашей весовой категории. Подходит ринговый судья, сводит нас посредине ринга, осматривает перчатки — правильно ли они подвязаны, и произносит неизбежные шаблонные слова о правилах… Мы не слушаем, мы уже много раз это слышали, мы переглядываемся и улыбаемся. Судья этого не замечает или делает вид, будто не замечает, и строго отправляет нас по углам: меня — в синий, тебя — в красный.

Черт побери, у меня какая-то неприятная слабость в ногах, будто я начинающий боксер. Мне даже хочется несколько раз присесть, чтобы размяться, но перед тобой неловко. Эти приседания могут тебе показаться самоуверенными и вызывающими: мол, выпустите меня против этого, я его одной левой уложу. Нет, такая слабость меня охватывала только первые десять раз, когда я поднимался на ринг. Но тогда было ясно, чего я боюсь: а вдруг изобьют, или как-нибудь неладно ударят, нокаутируют, может, даже убьют. А теперь я боюсь совсем другого, хотя ведь знаю, что такое твое правое кроше, попробовал на тренировках, когда мы еще не были приятелями. Кажется, меня пугает вся эта многознающая публика…

Я не услышал гонга, но по тому, как в зале напряженно зашумели, по тому, как ты тронулся к центру ринга, понял, что гонг уже прозвучал. Протягиваем друг другу руки в знак приветствия, наши перчатки соприкасаются, матч начался. Вертимся по рингу и легко ударяем друг друга по перчаткам, по плечам. Оба притворяемся, будто «изучаем противника» — проделываем ложные финтовые движения, машем перчатками в воздухе. Публика недовольна, потому что мы играем вяло и без ударов. Кричат, свистят. Судья дает нам понять, чтобы мы играли активнее, а спустя полминуты останавливает нас и делает нам неофициальное предупреждение. Но не успевает он произнести: «Бокс!», не успеваем мы начать, как звучит гонг. Слава богу, конец первому раунду.

Мы сидим, каждый в своем углу, Станой и Тото поднимаются на ринг с полотенцами, но нас нет нужды обмахивать, мы не устали, не разогрелись. Станой предупреждает меня, если мы будем в таком роде продолжать, судья нас дисквалифицирует. Станой перечисляет, что произойдет дальше: команда потеряет одну золотую и одну серебряную медаль, пропадает шанс представить на олимпиаду хорошего спортсмена нашей с Ангелом весовой категории. Тото склонился над тобой, что-то оживленно толкует; или объясняет, какие приемы лучше применять против меня, или снова грозится поколотить в раздевалке. А я все соображаю, как бы тебе сказать, чтобы мы обменялись в начале второго раунда несколькими средними ударами, пусть будет впечатление активности. Вообще-то это у нас намечено на третий раунд, но если уж такой ринговый судья попался…

Гонг! Станой и Тото утаскивают стульчики из-под веревочных ограждений, судья сводит нас в центре ринга. Всем уже ясно, что мы с тобой драться не хотим, судья стережет. Стоит так, что мы ни единым словечком не можем обменяться. Ты играешь, как мы уговаривались, судья уже готов снова остановить нас. Из зала раздаются новые свистки и крики. И вот наконец судейское «Стоп!». Судья хватает нас за руки, согнутым пальцем указывает на четыре стороны: официальное предупреждение! Это уже скверно. Решаю дать тебе понять, чтобы ты сейчас играл, как мы уговорились для третьего раунда, отпущу тебе сейчас несколько ударов потверже и один правый апперкот в диафрагму. Подмигиваю тебе незаметно для судьи, ты смотришь удивленно, ты ничего не понял. Я пользуюсь тем, что ты плохо прикрываешься и пассирую тебе еще одно левое кроше. Твое лицо напрягается всеми мышцами и выражает одновременно и удивление и обиду и черт знает что еще, никогда не видел тебя таким. Во всяком случае, публика оживает. На ринг несутся выкрики:

— Эй, чемпион…

— Расстели-ка его просушиться!

— Поставь ему фонарь под глазом!

— Съешь его с костями вместе!

— Ко-ки! Ко-ки! Ко-ки! — я знаю, это болельщики из нашего квартала.

Раунд заканчивается и снова мы рассаживаемся по углам. Станой бросается ко мне и, довольный, обмахивает меня полотенцем. Я останавливаю его раздосадованно, мне только воды хочется — рот ополоснуть, а то что-то мутит. Тото встревожен, перекинул свое полотенце через ограждение, стал напротив тебя в гарде, подпрыгивает и делает финты, видно, продолжает упрямо разъяснять тебе, что если ты блокируешь мой правый удар, то легко уложишь меня своим страшным прямым, потому что я всегда открываюсь слева. Я вижу, как ты сердито мотаешь головой, не хочешь слушать его, стараешься поймать мой взгляд. Прибегает братец Миле, повторяет мне аргументы Станоя, направляется к тебе… Мы на него не обижаемся, он прав. В конце концов мы пришли сюда боксировать, а кроме личного престижа есть еще и честь команды. А от положения команды зависит и положение тренера, и, в сущности, всего нашего болгарского бокса, значит, мы не имеем права проявлять сентиментальность за счет команды, тренера и олимпийского национального спортивного достоинства…