Атанас Мандаджиев - Старт

— Держать расстояние! — Голос вожака не может прорваться сквозь вихрь.

Буря не разъединяет нас, а, наоборот, сближает, расстояние между нами сокращается. Мы передаем друг другу брусочки сахара: поддержать силы, сосем.

Сейчас те, что прокладывают первопуток, меняются каждые два-три шага. Не дождавшись своей очереди, Найден, вожак, снова занимает место впереди, первопуток требует неимоверных усилий. Приходится грудью сшибаться с ветром.

— Расстояние! — передается от одного к другому.

Зорка припала к своему широкоплечему другу. Он для нее словно утес. Нужного интервала между ними нет.

А Никифор, ответственный за технику восхождения, и не стремится ничего поправить, наоборот — велит нам ускорить шаг. Горазд и Зорка совсем рядом. И вожак невольно содействует этому: увлекает нас в быстрый шаг, чтобы разогрелись.

Мысль ищет свои пути в бездорожье.

Мысль философа Асена всегда бодрствует. И пусть мы потеряли путь, в мыслях он куда-нибудь да доберется! А если и никуда, все равно, мышление само по себе — открытая дорога, и он неуклонно следует по ней. Мысли его видны издалека, как ребра исхудалого коня.

Он, теоретик наш, продолжает рассуждать:

Мы поступаем совсем не так, как следует при подобных обстоятельствах. Можно подумать: безоглядность. Словно перестали существовать для нас законы природы, правила безопасности, самозащита. Но если вникнуть повнимательнее, то обнаружишь, что мы и пошли-то в горы для того, чтобы преодолеть себя, затоптать страх, утвердить свое человеческое достоинство.

Каждый из нас ответил на какую-то обиду, поднялся над каким-то унижением. Мы хотим соразмерить свой внутренний рост с этими реальными высотами гор.

И, борясь с ветром, Асен продолжает:

Мы шагаем лицом к лицу с бурей, мы хотим ее. Мы возненавидели эту повседневную опаску, перестраховку, боязнь риска. Мы хотим доказать — кому? — самим себе, что мы не боимся.

Летит вперед непослушная мысль, но Асен догоняет ее.

Почему мы ищем трудностей? Мы как будто непременно должны очиститься от всех наших мелких подлостей, совершенных там, внизу. Мы хотим снова уважать себя.

Для того чтобы подняться над самим собой хотя бы на сантиметр, надо покорить самую крутую вершину. И чтобы тебя никто не видел, чтобы никто ничего не знал. Это самое прекрасное в альпинизме. Чтобы ты хорошо чувствовал себя наедине с самим собой.

Мысль подводит Асена к опасной пропасти. Надо бы остановиться. Но он продолжает и смело вглядывается в открывшуюся ему истину:

Но зачем мы рискуем сейчас? У нас не первое восхождение, мы не открыватели нового маршрута. Много групп здесь прошло. Нет здесь непокоренных вершин. Все пройдено до нас. Но мы вышли в плохую погоду. Мы испытываем затруднения. И дело не в том, что мы хотим прославить свои имена или открыть что-то новое… А вот просто так! Испытать себя!

Мы вступили в опасную зону.

Чья-то ладонь смахивает снег с таблички, укрепленной на столбе. Черный восклицательный знак. На языке альпинистов это означает: опасность лавин.

— А правда?.. — тихо спрашивает своего соседа Суеверный.

— Нет! Ничего подобного! — еще тише звучит ответ Бранко.

Кажется, сам ветер не наведывается в это опасное место.

Асен рассуждает:

Ну и что, что опасность? Если уж мы вышли в путь, значит, не боимся!

Свист вьюги уносит и слова и мысли куда-то в сторону.

— Лавины нас подкарауливают и внизу, в городе. В канцелярии, например, или дома! — Это шепот Насмешника. Он хочет увериться в том, что еще не потерял дыхания.

Каждый силуэт — само сверхнапряжение. А вдруг мы разбудим лавину?

Ступаем, как по минному полю, каждый миг можно взлететь на воздух.

Каждый в отдельности — боится. Мысли накатываются на него лавиной. Но все вместе МЫ — совсем иное существо: отступать не собираемся!

В чем секрет нашей устойчивости?

С плеч мы стряхиваем страх, подобно снегу, и упорно поднимаемся вверх.

Скрытая угроза держит нас начеку и делает еще более выносливыми.

Можно подумать, что мы глухи и слепы к опасности. А мы ведь все хорошо понимаем! Но шагаем вперед, как будто мы — вне реальности. Мы знаем, что есть опасность пострашней лавины: опасность распасться, перестать существовать в качестве бодрого, веселого, непреклонного МЫ.

Да, нас мучат соперничество, раздоры, зависть, обиды, а может, и еще что похуже, но все равно МЫ — это МЫ, единые, скалой вставшие перед стихиями природы.

Даже наши разногласия сплачивают нас еще сильнее. И наших сомнений мы не выдадим друг другу!

Асен размышляет:

Никто не хочет показать, что он слабее остальных. А больше всего опасаешься подозрения в малодушии. Это страшнее, чем рисковать жизнью! Странные законы действуют в группе: внутренний страх спасает тебя от страха внешнего. Ты боишься выглядеть трусливым и жалким в глазах друзей.

Дыхание — первый и последний признак жизни.

Мы уже пыхтим, будто сами горы тащим на плечах.

Клочковатый пар валит из ноздрей. Собственное дыхание ведет нас вперед, показывает нам, что мы еще теплые, еще живые, еще можем сопротивляться холоду.

Возможно, мы снова идем по кругу. А может быть, возвращаемся назад. Или топчемся на одном месте. Может быть, мы никогда не выберемся из этого заколдованного круга. Только не останавливаться!

Чем опаснее становится путь, тем сильнее распаляется наша общая воля. Идти, шагать! Куда бы то ни было!

Какое-то злое опьянение охватывает нас. Мы черпаем силы друг от друга. Нам стыдно признаваться друг другу, что дыхания уже не хватает. Мы жмемся друг к другу в снежном ослеплении.

Вьющиеся кверху струйки нашего дыхания стремятся вдохнуть жизнь в белую пустыню.

Мы перестали обходить опасные места. Ступаем напрямик по крутизне. Ведь обходить — значит обдумывать.

Напрямик.

Даже бесшабашный молодой человек все реже делает витки… В одном ритме — все — в одну сторону, на одном дыхании.

Длинный жгут светлых волос превратился в сосульку.

По этой сосульке мы догадываемся, что за мальчишеской фигуркой скрывается Дара.

Изредка в ней снова вспыхивает подавленное сопротивление, непредвиденное движение, нецеленаправленное отклонение от колеи следов — просто так, по привычке, от вечного желания противоречить. Ведомая этой инерцией своего характера, она пытается противиться проложенному первопутку, силится не повторять других, но усилия эти — бессмысленны. Они приводят лишь к падениям, ушибам, усталости. Она то и дело отстает. Кажется, сам ее характер дурно относится к ней.

Но следом, на положенном расстоянии, бдительный Никифор не упускает из виду ни одного ее отклонения, педантично возвращает ослушницу на верный путь. Старательность его — явно чрезмерна. Истинное удовольствие для него — уличать другого в ошибке. Из-за этих мелочей он уже не может определить: не ошибочно ли общее направление?