Атанас Мандаджиев - Старт

Ведь и тот мир, внизу, в городе, закрытый мир. И он — «вещь в себе». Стенами он загородился от ветра и холодов. Отделился от земли камнями и асфальтом. Крыши не дают ему соприкоснуться с дождями и звездами. И люди отделены друг от друга стенами, заключены в камеры квартир и автомобилей. Энергия, отпущенная живым существам для борьбы с природой, с ее суровостью, тратится на стычки между людьми, на зависть, на завистливое пихание локтями. Смелость подменяется лукавством.

А здесь, наверху, перед лицом неба и ветров, человеку не на кого положиться, кроме как на себе подобных. И человек становится для человека тем, чем и должен быть: необходимой частицей единой человеческой общности в единоборстве со слепой стихией.

Но все смешивается, когда страсти большого мира проникают в малый мир группы. Когда из скромного коллектива альпинистов она превращается в магнитное поле амбиций, в трамплин для прыжков вверх.

Может быть, и замкнутость группы идет от попытки защититься от этой опасности. И все же маленькая группа — атом большого мира. Эта незаметная кучка людей, заваленных лавиной, остается живой, насущно необходимой клеткой большого организма, улучшающей его пульс, очищающей кровообращение, а большой организм даже и не подозревает о самом существовании и о молчаливой гибели маленькой клетки.

Одно исключает другое. Группа — коллектив, любовь — индивидуальна. Может быть, одним из важнейших испытаний для здоровья группы являются привязанности и взаимовлечения отдельных ее членов.

Чувства незапланированные заранее, несогласованные. Группа не может выносить такой неопределенности.

Внезапно Асен понял. Уход Зорки к Горазду, такой, казалось, неожиданный, по сути, результат безмолвного группового внушения.

Многооким своим зрением МЫ разглядели, что Андро не ценит девушку так, как ценим ее мы, что он не заслуживает ее любви так, как мы заслуживаем. И магнитными излучениями своих желаний, не ставя никакой сознательной цели, мы просто-напросто изменили направленность чувств Зорки.

Девушка поддалась коллективному гипнозу.

Группа является регулятором чувств, сама о том не подозревая.

Зорка уверена, что сама осуществила свой выбор, нашла в себе силы для ухода. Она не сомневается в своей самостоятельности. А ведь, возможно, она действовала вслепую, под влиянием группового воздействия.

А вот любовь двух таких личностей, как Дара и Асен, возникла вопреки группе.

Такая любовь недопустима.

Она подобна скрытому взрыву.

Именно потому она сильна и неосуществима. Неискоренима и обречена на уничтожение.

Двое чувствуют, что мы не станем воспринимать их как пару. Боятся, что насмешками, разъедающими взглядами, молчаливой иронией убьем их взаимное чувство. И они прячут это чувство даже от самих себя.

Яд группового воздействия делает невозможным само существование этого хрупкого, сверхуязвимого влечения.

Овладевшее Дарой ощущение ранимости идет от группового к ней отношения. Для нас она — незаменимый товарищ, но никак не возлюбленная Асена. Вот он, смертный приговор их любви.

Теперь Асен понимает: он, самый независимый из всех нас, сторонний наблюдатель, был одним из самых зависимых.

Дара знает, что мы внушим ему наши взгляды: как он мог выбрать ее, такую неженственную, тощую? Она и любовная ласка?

Асен, в свою очередь, знает — ей мы внушим: он не любит тебя, у него есть другие женщины, а ты — всего лишь причуда, эксперимент, вызов, а может быть, какая-нибудь умозрительная задача, интеллектуальная авантюра. Он и чувства!

Оба боятся, что группа не только будет так о них думать, но и им внушит такое, и они станут думать, что смешны вместе, что совсем не подходят друг другу.

А любовь — это то, чего другие не могут понять. Неприемлемое, необъяснимое.

Любовь — это все то, что несовместимо с нашими представлениями о ней, с нашими готовыми моделями.

Любовь загадочна, и даже всесильная группа не может управлять ею.

И коллектив не терпит этого неожиданного, бесконтрольного чувства.

Группа покровительствует только сильному, верному и простому чувству, соразмерному с ее нуждами и нормами. Постоянное спокойное чувство не угрожает взрывом, а, напротив, поддерживает равновесие в группе. Счастливое, солнечное чувство вполне нормально, оно сплачивает группу еще сильнее.

В коллективе не терпят опасных страстей: ревности, которая не владеет собой, или влечения, слепого, эгоистичного и тиранического. Но самое страшное: необъяснимое, редкое, почти невозможное чувство, которое взрывает атом, по которому мы все ностальгически томимся, как по существованию на иной планете, нашей прародине.

Нет ничего нарушающего равновесие здесь, на нашей земле!

В группе сглаживаются все острые углы.

Как, куда вместить такое противоречивое и тревожное чувство, как то, что охватило Дару и Асена и ширится, ширится, превышая все дозволенные рамки?

Только на свободной платформе воображения может оно существовать полноценно.

Они всё откладывали настоящую жизнь. На когда? На завтра, на следующий год. На какое-то иное существование. В сущности, на эти предсмертные минуты.

Асен всматривается в глаза Дары и видит себя. И не знает, если он сейчас отдалится, останется он в этих зрачках или исчезнет. Но если в этих глазах его не будет, значит, нигде его не будет.

А Дара возвращает его к жизни посредством противоречия. Волосы ее наэлектризованы солнцем и ветром, а быть может, и внутренним упорством. Когда она их расчесывает, пряди посвистывают и рассыпают сухие искры. Положительное и отрицательное электричество.

— Настоящая любовь пробуждает волю к действию! — продолжает настаивать Дара.

— Действие! Это было самое легкое! Я легко мог бы! Помнишь, тогда, в палатке?

Но для обоих мечты дороже реальности. И они отбрасывают воспоминание о своей единственной ночи. Реальность никогда не соответствует их желаниям и стремлениям.

А, в сущности, чего бы им хотелось? Они и сами не знают.

Например, они вдвоем в палатке. Вершина горы супится над ними, а над ней уже угадываются звезды. Асен тянется в темноте, обнимает Дару и жадным поцелуем смиряет ее сопротивление. Как возможно все это было!

— Почему ты не сделал этого?

— Потому что не хотел тебя потерять. Я ведь только нашел тебя! — серьезно отвечает Асен.

— Зачем эти софизмы?

— Я и на озере мог бы!

И вот они на берегу. В изумрудной глубине отражаются белоснежные зубцы вершин. Вот Дара и Асен уже на плоту. Форели выныривают в маленьких белых водоворотах.

Это почти смешно: какие сладкие мечтания прятались под их броней современного безразличия и скептицизма! Лица сближаются и отражаются в чистой воде. Легкое дуновение ветра, и очертания туманятся, смешиваются. Отраженный в воде Асен обнимает и целует Дару.