Андре-Марсель Адамек - Хозяин черных садов

— Ты прав, я схожу к ним позднее.

Мне не терпелось остаться одной, но Кантен медлил. Он долго рассказывал мне о книге, которую сейчас переводил.

— Камачелли становится трудно читать, — сказал он. — Его персонажи существуют только в собственных сновидениях. Они просыпаются для того, чтобы подчиниться реальности, постоянно возвращаясь к своим ночным видениям, и таким образом очень скоро теряют способность влиять на свою судьбу. Я не слишком проникаюсь этим рассказом о снах, возможно потому, что никогда не помню собственных сновидений…

Утро прошло, не оставив мне ни одной свободной минуты. Только после того как я накормила Иоланду супом, я смогла уединиться на кухне. Я положила ошейник на стол и развернула газетную бумагу, в которую он был завернут. Это оказался старый лист рекламной газеты, которую мы получали каждую неделю. Я подумала, может быть, он содержит послание или какой-нибудь намек, но обнаружила в нем лишь календарь местных празднеств и объявления о сельскохозяйственном оборудовании. Отсутствие каких бы то ни было объяснений давало волю сомнениям и, словно нож, повернутый в ране, причиняло боль. Я не находила смысла в этой тайной передаче, не дававшей мне даже знать, жив ли еще Лала. Мне вспомнилась тень, замеченная ночью возле портала. Я подумала также о неприятном письме господина Зенона.

Не нужно было ни в коем случае рассказывать об этом открытии ни Кантену, ни мальчикам. Сиротливый ошейник лежал на столе. Он слепил мне глаза, буравил сердце. Я слегка коснулась его рукой, позволив пальцам вспомнить давние ласки, прежде чем спрятать его в коробку в глубине шкафа.

Дверь мне открыл господин Симон. Он был небрит и одет в шерстяной некрашеный свитер с выдернутыми петлями у воротника. Его карий взгляд поколебался мгновенье, прежде чем упереться в пустоту чуть позади меня. Прошло некоторое время, прежде чем он ответил на мое приветствие.

— Госпожи Рашели нет дома?

— Она уехала на несколько дней к нашему сыну. Вы хотели ее видеть?

— Мне необходима информация, но, может быть, вы сможете мне помочь.

Он пригласил меня войти и провел в столовую, где пахло яблоками и воском. Я коротко рассказала ему неприятную историю с господином Зеноном.

— Есть Робер Гранжан во Фринуле, — сказал он. — Это хороший мастер, но он уже довольно стар, и я не знаю, работает ли он еще. Есть другой, в Барнавиле, но это гораздо дальше. Подождите…

Он исчез в коридоре и вернулся с телефонной книгой, которую начал листать. Пока он искал, я окинула взглядом комнату. Над камином герб из черного дуба был увенчан оленьей головой. Это был матерый олень, чьи ветвистые рога доставали до потолка. Его фарфоровые глаза, отливающие рыже-коричневым цветом, пристально смотрели на меня с выражением мучительной мольбы. Я передвинулась на шаг, но этот упорный взгляд продолжал меня преследовать.

— Вот, — сказал господин Симон, — я вам выписал номера их телефонов.

Застыв перед головой оленя, я поблагодарила его сдавленным голосом. Я, должно быть, была бледнее воска в этот момент. Он посмотрел на меня внимательно, с нескрываемым любопытством, протягивая мне клочок картона.

Он стоял около камина, прямо под головой оленя. Я чувствовала, что не могу произнести ни слова, не могу сделать и шага по направлению к двери. Последовало долгое молчание, и с каждой секундой я чувствовала себя все более неловко. Наконец я невнятно пробормотала:

— Господин Симон, этой ночью произошло нечто странное…

В первый раз он откровенно вонзил в меня свой взгляд. Мне казалось, что я обращаюсь к голове оленя.

— Этой ночью кто-то принес и положил ошейник нашей собаки в почтовый ящик…

Он пододвинул стул и предложил мне сесть.

— У меня нет кофе, но, может быть, выпьете немного мирабелевой настойки?

Я, должно быть, машинально согласилась, так как вскоре обнаружила, что сижу перед маленьким стаканчиком спиртного, спиной к камину. Взгляд оленя жег мне затылок. Взгляд господина Симона был устремлен на меня в упор.

— Вы говорили об ошейнике вашей собаки…

— Да, этой ночью, около трех часов, мне кажется, я заметила кого-то у ворот. Я нашла ошейник на дне почтового ящика без каких-либо объяснений. Как будто нам хотели сказать: «Мы нашли вашу собаку, и вот тому доказательство, но вы не узнаете, что с ней случилось». Но вы ведь, господин Симон, хорошо знаете людей в округе, может быть, у вас есть какие-нибудь догадки на этот счет?

— В округе не хранят то, что находят; Цезарю возвращают то, что принадлежит Цезарю. Ошейник ваш, вам его и вернули, это вполне естественно.

— Это значит, что собака мертва?

— Не знаю, но я не вижу причин, по которым бы вам вернули ошейник с живой собаки. Только если…

Он опустошил залпом свой стакан настойки и налил себе тотчас еще.

— …если только не ждут от вас чего-нибудь в обмен.

— Вы хотите сказать выкупа?

— Например. Или услуги.

— Вы думаете, вероятно, о господине Зеноне? Он хотел взять у нас в наем луг, но мы не согласились.

— Нет, Зенон в таком случае не написал бы вам это письмо.

— Но помимо него у нас исключительно добрососедские отношения с жителями деревни.

— Возможно, вы ошибаетесь. Шанплер — это край браконьеров и мошенников, привыкших притворяться. Я родился здесь и однако не знаю даже, что думают здесь обо мне.

— Если он жив и если его держат как узника с целью не знаю какого шантажа, это по меньшей мере подло!

Он теребил подбородок, похрустывая своей густой бородой. Я заметила, что его мощная рука была покрыта до фаланг пальцев серыми волосами так, как если бы он носил меховые митенки.

— Господин Симон, не согласитесь ли вы мне помочь?

Он опустил глаза, и его хищный взгляд, в котором, как мне показалось, вспыхнуло удивление, погрузился на дно стакана.

— Каким образом вы хотите, чтобы я вам помог?

— Вы знаете всех в деревне. Вы часто бываете в дорогах, вы…

Я чуть не сказала ему, что он часами простаивает у своего окна.

— …вам проще, чем мне, что-либо узнать. Я вас прошу, вы не можете себе представить, как эта собака для нас важна.

— Это из-за вашей маленькой девочки, не так ли?

— Да. Я отдала бы что угодно, чтобы его найти.

Он вновь наполнил свой стакан и на минуту задумался.

— Все, что я могу, — сказал он, — это слушать, что болтают там и сям на фермах. Как знать? Ведь именно у двери стойла частенько гуляют слухи.

Мои догадки подтвердились. Господин Симон знал гораздо больше, чем хотел показать, и, несомненно, он уже чуял, по какому следу нужно идти. Его союзничество укрепляло во мне надежду.

— Завтра я обойду деревню. Я ничего вам не обещаю, но, если у меня будут новости, я дам вам знать.

— По поводу ошейника я ничего не сказала ни мужу, ни детям.