Иван Арсентьев - Преодоление

— Извините, Станислав Егорыч, кончен базар… Ваша взяла. Признаю и раскаиваюсь. Железно.

Ветлицкий замедлил шаг, взглянул ему в глаза, желая постичь, искренне говорит он или врет? Что-то больно быстро перековался, осознал… Притворяется? Испугался?

— Предлагаю вам, Станислав Егорыч, руку на верность, по-настоящему, без дураков. Забудьте, что было, я за вас всегда буду горой. Мое слово — кремень. Пофордыбачил сдуру — баста! Ну, по рукам? — проткнул он разлапистую ладонь. — Или боитесь — обману? Так вы тихонь бойтесь, они-то и есть подлинные черти!

В глубине красивых зяблинских глаз светилась такая искренняя просьба, что у Ветлицкого не хватило духу отпихнуть его от себя, и он пожал протянутую руку. И не пожалел об этом никогда. Не было ни единого случая, чтобы Зяблин нарушил слово или подвел в работе. Уверенный в себе, всегда готовый к действию, он держал под своим влиянием значительное число рабочих участка. Признав себя побежденным в поединке с Ветлицким, он полностью, безо всяких оговорок стал на его сторону. Верной оказалась примета: чем труднее люди сходятся, тем крепче их дружба.

С той поры прошло почти четыре года.

А сейчас, договорившись с Зяблиным насчет осточертевших всем сверхурочных, Ветлицкий продолжал обход рабочих мест, приближаясь к одношпиндельным прессам. Вблизи их трескотня заглушает привычный хаос громоподобных шумов и звуков, создавая дикую одуряющую какофонию, но женщины упрямо не надевают наушников-глушителей. И никакие уговоры на них не действуют, ответ один: «Нечего нас в чучела огородные рядить!» Ну, ладно, наушники — предмет факультативный, желательный, но не обязательный, как говорится, а головные платки? Насчет их, жесткие правила: без косынки к станку не подходи! Хочешь — не хочешь, а повязывай волосы, иначе, как стращает своими стихами Кабачонок: «Попал в станок той шерсти клок, и череп в клочья разлетится…» Вот и повязывают, но как?

Взять, к примеру, Зину. Не успела перейти на самостоятельную работу, как тут же обчекрыжила «русую косу — девичью красу» и воздвигла на голове столь немыслимое сооружение, что Кабачонок встал в тупик. То ли это демонстративный вызов мастеру, отвечающему за технику безопасности, то ли некое практическое утверждение новых принципов современной производственной эстетики, то ли Зина просто дура — ворона, рядящаяся в павлиньи перья… На всякий случай Кабачонок сделал прилюдно Зине замечание, которое придумал заранее, потому что с ходу такое и не выговоришь.

— Зина, — сказал он, — в преобразовании своей внешности ты достигла выдающихся успехов, граничащих, я бы сказал, с преступным нарушением правил по технике безопасности. За это ты получишь от меня премию, которую бухгалтерия удержит из твоей же зарплаты, или от начальника участка получишь бессрочный отпуск по определенной статье с записью в трудовой книжке…

— Выгоните? — испугалась Зина и быстро разрушила эффектную пирамиду на голове.

После стычки с соседками по общежитию Ветлицкий упросил заместителя директора завода устроить ее в другом общежитии.

Однажды на заводе подошли к ней бывшие ее соседки Лиза и Галя и между ними произошло объяснение. Галя сказала:

— Ты была для нас, как кость в горле.

— Всунули тебя к нам, как занозу, — поддержала Лиза.

— Ты — сопля, а у нас другие интересы…

— …а ты мешала нам!

— Потому и решили выжить любыми способами?

— Мы нарочно взяли твои деньжишки, подумали, сочтешь нас воровками, сама сбежишь, — пояснила Лиза.

— На, возьми свои рубчики, — протянула Галя завернутые в бумажку, давно оплаканные Зиной деньги.

— Я не сомневалась, что вы… Вы сожительствуете незаконно с мужчинами, хлещете спиртное…

— Погоди, посмотрим на тебя через полгодика.

— Вы на меня не сердитесь, может, я чего-то не понимаю.

— Вот именно. С тобой говорить, что в ступе волу толочь. Не от мира сего будто, — хихикнула Лиза. — Ладно, придет твой час — узнаешь, что такое мужчины и кто ты сама. Не так запоешь. Послушай, а может, у тебя действительно не все дома?

Разговор с «подругами» Зина передала Ветлицкому, когда он поинтересовался, как ей живется на новом месте.

— Сейчас мне спокойно. Спасибо большое, Станислав Егорыч, я столько вам хлопот доставила.

— Пустяки. Привыкай.

— К чему?

— К новым условиям социальным, к людям.

— Люди считают меня чокнутой. Но я все равно добьюсь, чего хочу.

— А чего ты хочешь?

— Того, что и все порядочные девушки.

— А все-таки?

— Я больше ничего не могу вам сказать.

В субботние и воскресные дни Зина продолжала работать на овощной базе райторга, копила деньги на модное платье и туфли-шпильки. «Мне, главное, сейчас приодеться, — объяснила она соседке по комнате. — Я должна иметь привлекательный вид и кое-чему поднаучиться у москвичек, вроде Ланы нашей. Вот тигра — с ума сойти, как она мне нравится! Ну, ничего, Лане уже четвертная стукнула, а у меня еще все впереди, наверстаю то, что упустила в деревне. Мелочиться не буду, не стану ходить развлекаться по кабакам, которые днем называются столовками, а после семи вечера — рестораном. Не за тем я приехала в Москву».

Ветлицкий посмотрел издали, как штампует на прессе Зина, усмехнулся. «Вот кого не требовалось упрашивать остаться на сверхурочную, сама набивалась работать, но сегодня руки ее были не нужны».

А если бы и нужны были, Ветлицкий еще подумал: оставить ее или нет? Первое время старания Зины рассматривались им как стремление познать скорее свою будущую профессию, обрести уверенность, самостоятельность, перенять все лучшее у своей наставницы Катерины и обогнать ее во всем. Но спустя некоторое время, он почувствовал, что от чрезмерных стараний Зины стало попахивать жадностью нетерпеливого человека, рвущегося вперед из-за денег. Она была очень щепетильна, и Ветлицкий мог бы не спрашивать, чего она хочет добиться от жизни: этот сорт «порядочных девушек» он знал достаточно хорошо. Цель их жизни не блещет новизной, она вторична, как вторично почти все в мире. Эти девушки быстро преображаются, теряют свою самобытность, перенимая то, что лежит на виду, что бросается в глаза, бьет в уши, все то, что само прилипает и нивелирует их, делая похожими одну на другую, как две мутные капли. Уж сидела бы лучше эта Зина в своей деревне возле своей мамы.

Невеселые мысли Ветлицкого оборвал громкий, резанувший уши крик. Оглянулся и бросился бежать в ту сторону, куда бежали рабочие, — к прессу Зины. Девушка лежала скорчившись, усыпанная золотистыми блестками латунных кругляшков. На подвернутой левой руке первая фаланга среднего пальца отрублена. Лицо белое, глаза закрыты, халат и оголенные ноги забрызганы кровью.