Иван Арсентьев - Преодоление

Ветлицкий попросил подобрать на вторую смену двух-трех толковых девушек. Оплата, разумеется, за счет производственного участка, в виде премиальных. Ветлицкий ушел, а начальница, поманив к себе миловидную пухлянку Лену Шурочкину, доверительно спросила:

— Лёля, хочешь заработать сегодня четвертную?

— Каким образом? — обдала Лена начальницу голубизной из-под густо начерненных ресниц.

Ключаревская объяснила.

— Ясное дело! — фыркнула девушка. — Месяц под откос, трудись, подчищай чужой мусор…

— Говори толком! — обрезала Ключаревская.

— А Галя остается? — спросила Лена. — Мы вместе домой ездим, одна я боюсь в полночь.

Галя, эффектная, похожая на манекен с витрины центрального магазина, согласилась. Двадцать пять рублей на улице не валяются, это как раз то, чего не хватает ей на умопомрачительные трусики-пояс, только-только появившиеся в продаже.

Старшей над ними Ключаревская оставила бригадира Лану Нивянскую и, завершив рабочий день записями в журнале, отбыла домой. Ветлицкий тут же стал шептаться о чем-то с Лелей, Галей и Ланой, после чего девушки, похихикав, исчезли.

Зайдя в пролет, приемщик Чухачев увидел Ветлицкого в профиль, обозначенный падающими сбоку закатными лучами. Что-то задиристое, азартное во внешности начальника участка насторожило Чухачева, как впрочем и неожиданный вызов на завод. Однако, пройдя туда-сюда по участку, он успокоился. Ничего особенного, привычные кавардак и неразбериха. Как всегда чего-то вовремя не изготовили, не додали, а когда клюнул петух-аврал!

Самонадеянный здоровяк Чухачев считал себя неотразимым кавалером. То, что он женат, роли не играло. Он то и дело заводил с женщинами игривые разговорчики, хотя не видел среди них достойных себя. Красивых же девушек опасался, близких знакомств с ними избегал, был осторожен, помня, сколько руководителей погорело из-за всяких красоток, сколько карьер загублено — не счесть! Хитрые чертовки, но Чухачева им не провести!

«Принесло его больно рано, шляется по пролету, — подумал с беспокойством Ветлицкий, наблюдая за приемщиком. — Еще начнет чего доброго выспрашивать, кто да что на каком прессе делает, а это вовсе не в наших интересах. Более того, — это срыв начатой операции. Надо сплавить куда-нибудь этого Чухачева до копна смены».

На глаза Ветлицкому попался Кабачонок. И тут его осенило. Пустился мастеру наперерез, спросил:

— Деньги есть?

— Де-е-еньги? — протянул тот и засмеялся. — Стал бы я околачиваться здесь с деньгами! Хе! Давно бы сидел в пивной в Нескучном саду.

— Ну и отправляйтесь в пивную, да прихватите с собой Чухачева. Деньги вот… Тридцатки хватит? — протянул Ветлицкий.

Кабачонок заморгал глазами.

— Что здесь непонятного? Надо увести Чухачева, а к концу смены доставить обратно.

— Тепленьким? — сообразил мастер.

— Именно таким, Петр Афанасьевич. Помучайтесь разок во имя общего дела.

— Хе! Я готов мучиться так хоть каждый вечер! — ухмыльнулся мастер, сунув деньги в карман. — Однако граммов по семьсот пережитка осилить придется…

— Какого пережитка?

— Прошлого, настоящего и будущего… Чухач этот, черт, дует, видать, как буйвол.

Узнав, что продукцию предъявят лишь в конце смены, Чухачев приблизился к Ветлицкому, заворчал недовольно:

— У вас тут еще конь не валялся, а вызываете. Безобразие!

— Продукция делается, — ответил Ветлицкий сдержанно. — Вы пока отдохните, погуляйте, а часика через три-четыре приходите. Будет самый раз.

Появился Кабачонок, переодетый в чистое, с приглаженными мокрыми после умывания волосами, подмигнул Чухачеву. Они поговорили коротко и подались за ворота.

Ветлицкий прошел к одношпиндельным прессам, остановился возле Катерины, спросил, как дела у ее ученицы, скоро ли освоится.

— Сообразительна, но нетерпелива. Завидует тем, у кого лучше получается.

Это хорошая зависть, Катерина.

— Зависть есть зависть, какая б она ни была.

— Хм… — почесал Ветлицкий затылок, а Катерина, продолжая работать, молвила со вздохом:

— Рассказывала мне, детство у нее было нелегким, потому и старается поскорее встать на ноги. Бережливая достанется кому-то хозяйка…

— Вы сделайте ее прежде специалисткой по своему образу и подобию, а потом уже замуж выдавайте, — засмеялся Ветлицкий.

— Какая я специалистка? Я тягловая сила. Моя специальность — это вчерашний день завода. Не мне вам рассказывать, Станислав Егорыч… Это все равно, как если б кругом работали экскаваторы, бульдозеры, а я по старинке — лопатой. На политзанятиях говорят: «Человека создал труд». Однако я не вижу, чтобы молодежь сильно рвалась в рабочие. Родители стараются вывести чад своих в люди… В артисты, куплетисты, балерины — они качеством повыше.

— Вы впадаете в крайности, Катерина. Государство не может существовать без интеллигенции так же, как человек без головы.

— А если сам интеллигент без головы? Если у него одна забота: устроиться где полегче, где безопасней да денежней? Бумаги, например, перекладывать из ящика в ящик по канцеляриям. Без такой интеллигенции тоже не обойтись? — Катерина передернула плечами, посмотрела на стоявшего слева Ветлицкого и ткнула пальцем в станину пресса. — А вот на такой гроб с музыкой и арканом никого не затащишь, кроме бедных лимитчиц вроде Зины.

— Тут вы правы. В столице рабочей силы в избытке, а приходится набирать из деревень. Не от веселой жизни это.

— Да уж так, если рабочие руки нужны позарез, — вздохнула с печальной усмешкой Катерина, и опять ее белое округлое колено закачалось ритмично вверх-вниз, и замелькали опять проворные руки, исполняя едва уловимые для глаз вариации.

Едва Ветлицкий вошел в свою стеклянную конторку, как на пороге появилась Зина. Он посмотрел удивленно на нее, на часы.

— Ты чего здесь так поздно?

— Я к вам, Станислав Егорыч…

— Ну, садись, что у тебя? Хотя, погоди, не садись! — спохватился он, покосившись на голубенькое под цвет глаз девушки платье и на засаленные спецовками рабочих табуреты.

— Я к вам, — повторила Зина, переступив с ноги на ногу.

— Я так и понял, — усмехнулся подбадривающе Ветлицкий. — Какая нужда у тебя?

— Станислав Егорыч, поставьте меня на другую работу.

— На другую? А эта что, уже разонравилась?

— Нет, я буду учиться у Катерины. Мне бы что-нибудь, на время. Что скажете — буду делать. Я могу в другую смену убирать, переносить. Я привычная.

Ветлицкий потер озадаченно лоб. Глаза девушки умоляли, лицо какое-то беспомощное, вздрагивающее.

— Ты, Зина, что смеешься, что ли? Или не знаешь, что закон запрещает работать по две смены?

— Мне очень нужно! Очень… — она опустила голову и вдруг всхлипнула. Ветлицкий смущенно кашлянул.