Эдуард Лимонов - Подросток Савенко

— Но сейчас ты выглядишь на двенадцать лет, — смеется Ася.

Чтобы проводить Асю, Эди-бэби прошел мимо своего дома. Теперь они стоят у Асиного подъезда.

— Хочешь зайти? — спрашивает Ася.

— Но твои же родичи, наверное, все дома, — колеблется Эди-бэби. Язык Эди-бэби почти свободен от украинизмов, благодаря чисто говорящим по-русски отцу и матери, но иногда «родичи» все же проскальзывают.

— Ты же знаешь, какие они. Проходи прямо в мою комнату, туда никто не войдет.

— Хорошо, — соглашается Эди-бэби, и они входят в подъезд.

У семьи Вишневских целая квартира в три комнаты. Старший брат Арсений — коммунист, говорят, что во Франции его преследовали, потому семья перебралась в Советский Союз, из-за брата Арсения. Если бы они не были репатриированными, им бы не дали трехкомнатной квартиры, хотя у них и большая семья — отец, мать, две старшие дочери — Марина и Ольга, Арсений, Ася и младший брат Ванька, он же Жан.

Раньше у Аси не было своей комнаты, но теперь обе старшие сестры уже вышли замуж и живут в Центре с мужьями, потому у Аси своя комната с окном, выходящим на мощенное булыжниками шоссе и на высокий серый каменный забор автобазы, той самой, где работает парикмахером Вацлав. Всякий раз, приходя к Асе и выглядывая в ее окно, Эди-бэби вспоминает о Вацлаве. Шоссе перед Асиным окном весной и осенью становится непролазным морем грязи, как, впрочем, почти все салтовские дороги. Но сейчас грязь уже замерзла, и по ней бодро ходят люди на Тюренку и обратно.

— Хочешь вина? — спрашивает Ася, возвращаясь из глубины квартиры, где она говорила о чем-то с родителями по-французски. Дома Вишневские говорят по-французски. Эди-бэби учит французский язык в школе со второго класса, но, конечно, не может разобрать, что они говорят, да еще при такой скорости.

— Хочу, — отвечает Эди-бэби. Не потому, что Эди-бэби действительно хочет вика, вино у Аси в доме всегда виноградное, некрепкое и кислое, оно не берет Эди-бэби, как биомицин, например. Эди-бэби знает, что вино у Аси в доме всегда очень хорошее, ее отец был во Франции дегустатором вин, но Эди-бэби не любит хорошего вина. Эди-бэби любит бокалы, в которых Ася подает вино, и маслины, с которыми она подает вино, и салфетки. Он никогда не признается Асе, что не любит самого вина, что он предпочитает биомицин.

Эди-бэби приятно бывать у Аси. Ему нравится обилие книг в доме. Мало того, что книги (в основном французские, но есть и русские, и английские) занимают все стены в большой комнате, но книги занимают целую стену и в Асиной комнате — это Асины книги, и у всех других членов семьи свои книги. Даже над Асиной кроватью, на деревянной полочке, так, чтобы было удобно дотянуться до них прямо с кровати, расположились книги. Ни у кого на Салтовском поселке нет такого количества книг, разве что у Борьки Чурилова, а если и есть, как у родителей Сашки Плотникова, то все очень скучные собрания сочинений во многих томах, затянутые в мрачные переплеты. У Аси необыкновенные книги — половина их издана за границей, даже те, что на русском языке. Ася дает Эди-бэби читать свои книги, она не жлоб. И сейчас у Эди-бэби в доме лежит несколько Асиных книг — роман «Три товарища» Ремарка и несколько номеров журнала «Отечественные записки» с романом очень странного писателя В.Сирина «Дар».

Эди-бэби нравится, как живут Вишневские. Нравятся даже их деревянные кровати-кушетки, которые они сделали сами. Большинство жителей Салтовки пользуется железными кроватями с железными же панцирными сетками. Летом можно увидеть, как салтовчане, вытащив свои кровати прямо на улицу, обваривают панцирные сетки кипятком и обливают их керосином — во многих квартирах есть клопы, и вывести их стоит больших усилий. В комнате у Эди-бэби нет клопов, его мать такая же аккуратная, как мать Сани Красного тетя Эльза, мать Эди-бэби — как немка.

Асина кровать покрыта цветным пледом, а поверх — шкурой. Рыжей, лисьей. Эди-бэби садится на шкуру.

Нравится Эди-бэби и освещение в доме Вишневских. Везде расставлены маленькие настольные лампы с абажурами из старых географических карт, это очень уютно придумано. В салтовских же домах свет идет сверху, от торчащих под потолком ламп, или совсем голых, или прикрытых матерчатыми оранжевыми или красными абажурами с длинными шелковыми кистями, что делает салтовские комнаты похожими в первом случае на общественный туалет, во втором — на гарем, такой гарем с абажурами Эди-бэби видел на картинках в старой географической книге о Турции.

Еще у Вишневских просторно, нет никому не нужных бегемотообразных буфетов и шифоньеров, отнимающих у человека жизненное пространство, только нужная мебель.

Ася приносит ему на подносе (!) вино и маслины. Вино венгерское — называется «Бычья кровь». Извиняясь, она говорит:

— Простите нас, мсье, за то, что мы вынуждены подавать вам венгерское вино, а не французское. К сожалению, аборигены не завезли в этот раз французского вина в близлежащий гастрономический магазин. — Ася, поставив поднос на низенький столик рядом с Эди-бэби, шутливо приседает, как это делают барышни в фильмах о дореволюционной жизни, и садится рядом.

Когда Ася говорит «аборигены», Эди-бэби не может удержаться от того, чтобы не сказать: «А! Бори и Гены!» Или если не сказать, то хотя бы вспомнить точный каламбур. Еще Ася часто употребляет словечко «местные». Асе не нравятся местные аборигены, и, когда она рассказывает Эди о Париже, к глазах ее иной раз появляется что-то похожее на слезы.

Когда Эди-бэби впервые познакомился с Асей, он учился в шестом классе, Ася говорила по-русски с акцентом, она тогда только что приехала в Харьков из Франции. Встретился Эди-бэби с Асей при очень романтических обстоятельствах. В театре.

Учеников 8-й средней школы города Харькова редко оставляют в покое. Даже во время каникул их пытаются организовать, сплотить, направить и культурно воспитать. Салтовских ребят воспитать трудно, и девочек тоже. Многие ребята курят едва ли не с первого класса, Толька Захаров например. Начинают пить они тоже в очень раннем возрасте. Обычно две трети салтовских ребят бросают школу в шестом или седьмом классе, и кто не идет на завод, просто болтается по улицам. Но, очевидно, чем тверже материал, тем ретивее воспитатели.

Вот и тогда, во время новогодних каникул, их повели в оперу. Если бы в тот день тринадцатилетний тогда Эди-бэби знал, что ему делать, он бы в оперу не пошел. Но никаких развлечений в тот день у него не наблюдалось, посему, готовясь к опере, он сам выгладил свои узкие, как чулок, темно-синие брюки, переделанные из отцовских военных штанов, только выпорот был синий эмведешный кант. Брюки эти прекрасно держали складку, к тому же они были самые узкие в их школе — шестнадцать сантиметров, Эди-бэби ими гордился. Раиса Федоровна понятия не имела, что брюки уже шестнадцать, она думала, двадцать четыре. Эди-бэби, как умный мальчик, не желая излишне раздражать родителей, в три или даже четыре приема, постепенно, чтоб каждый раз родители привыкли, заузил свои брюки сам. К его чести следует сказать, что, не владея ни иголкой, ни ниткой до этого, он справился с задачей блестяще. Раиса Федоровна обнаружила, что брюки уже шестнадцать, только позлее, в феврале 1956 года, когда ей сказала об этом Рахиля — их классная руководительница, старая еврейка, сменившая в пятом классе армянку Валентину Павловну Назарьян.