Марта Кристенсен - Башня на краю света

Ведь если Земля шар и люди живут на ней со всех сторон, то почему же никогда не приходится слышать, чтобы кто-то упал с нее вниз?

— Да потому, что верх и низ для каждого места и момента времени свои! В Мировом Пространстве не существует никаких «вверх и вниз», а есть только «наружу и вовнутрь».

А потом дальше, про Луну и Солнце, Приливы и Отливы. И про яблоко Ньютона…

Собственно, почему яблоко, а, например, не груша? И почему Ева сорвала с Древа Познания и дала откусить Адаму опять-таки яблоко, а не грушу? И когда дети похожи на родителей, то говорят: «Яблочко от яблоньки недалеко падает». Нет чтобы с грушами сравнить, все только яблоки да яблоки.

Мама кивает, склонившись над гладильной доской, действительно, предпочтение почему-то отдается яблокам.

Но тут твои мысли перескакивают с ньютонова яблока, к которому вообще-то придраться невозможно, на колумбово яйцо, которое знаменитый путешественник сумел поставить стоймя, просто-напросто стукнув его острым концом о стол. Называется, решение задачи — это же обман!

Да уж, Мама с тобой согласна. Тут примерно та же история, что с узлом Александра Македонского.

— С каким узлом?

И Мама рассказывает про гордиев узел, который Александр Македонский взял и разрубил мечом, вместо того чтобы распутать. Это ведь, вообще-то, тоже обман.

Ну а если взять Землю, которая вертится и свободно плавает в воздухе, — разве это все не смахивает на обман? Потому что где же тогда Небеса Господни и где же сам Господь Бог?

На сей раз в тупик, похоже, заходит Отец, который только морщит лоб и уклоняется от ответа.

Потом он с отрывистым смешком поднимается с места и молча стоит и смотрит в окно, засунув руки в карманы брюк.

Но ведь и в самом деле есть среди людей светлые головы, а есть недоумки. Светлые головы работают головой, они определяют, что должно делаться и как следует браться за дело. У них уйма всяких забот и хлопот.

Недоумки же, напротив, ко всему на свете относятся легко и беззаботно, несмотря на то что лишь путаются под ногами, мешая жить и себе, и другим. У них только и дела, что песенки распевать да дуть в трубу или пиликать на скрипке, а то так кормить уток и обклеивать разноцветными бумажками выдутые утиные яйца.

Или же лежать и грезить, стонать во сне, а потом рассказывать, какие им снились кошмары, и рассуждать, что бы это все значило, «к добру оно или к худу».

Художник Селимсен записывает свои сны в особый «Ночной журнал» и ведет учет, какие сны сбылись, а какие нет.

Все это дурость, достойная презрения. В этом полностью согласны друг с другом Отец и бухгалтер Микельсен (про которого Отец говорит, что «у него, слава богу, голова на плечах есть»). Того же мнения и Числитель со Знаменателем. Числитель и Знаменатель — прозвища бородатых братьев-близнецов, которые приходят играть в карты с Отцом и бухгалтером Микельсеном. Оба они преподают навигацию и относятся к числу самых светлых голов в городе; сверкая гладкими лысинами и высоко подняв брови, они сидят и посмеиваются в усы над изъянами этого мира.

Но в Бога они не веруют.

— А что же будет с Числителем и Знаменателем в День Страшного Суда?

Мама со вздохом устремляет взгляд в пространство.

— Не спрашивай меня об этом, сынок, откуда мне знать. Я только знаю, что для Господа Бога Числитель и Знаменатель — не более чем песчинки на морском берегу.

Для Отца настает по-настоящему горячее, хлопотное время. Все чаще случается, что он «входит в раж», так что даже Мама его побаивается.

Теперь, когда фабрику вновь собираются пустить, не может быть и речи о том, чтобы устраивать там концерты да балы.

Команда шалберов — еще одно название, придуманное Отцом для Дяди Ханса и его друзей. Противное словечко, это самое «шалбер», грубое, ругательное, бррр. Самый большой шалбер — Кайль, «и уж я позабочусь, чтобы он прекратил свои ухаживания за нишей Нанной!».

— Да, но с ней-то что тогда будет?

Отец не сразу находится что ответить.

Мама (со вздохом):

— Жаль бедную Нанну. Она так влюблена в своего Кайля.

Отец:

— Влюбленность недолговечна и скоро проходит. Это мыльный пузырь, и больше ничего. Дом на этом не построишь. А вот Смотритель Дебес — дело верное, с ним бы она не прогадала. Чем он плохая партия? Вдовец и пока еще в цвете лет и сил.

Мама со слабой усмешкой качает головой.

Молчание.

Отец (негромким голосом, постукивая по столу костяшками пальцев):

— Я не потерплю, чтобы этот вертопрах Кайль увивался около Нанны! Неужели она не способна понять, что он просто-напросто селедка бескостная! Она ведь благоразумная девушка. Да и эта дурацкая история с Харри, казалось бы, могла ее чему-то научить. Я с ней сам серьезно поговорю!

И отец имел с Тетей Нанной серьезную беседу с глазу на глаз, а Мама в это время на кухне ломала руки.

Отец (после беседы):

— Ну вот, я же знал, что твоя сестра — благоразумная девушка, с ней обо всем можно договориться. Она держалась просто прекрасно.

Но на следующий день Тетя Нанна опять, как когда-то, спряталась от всех, запершись у себя в комнате, и не отвечала ни на стук в дверь, ни на мамин зов.

Художник Селимсен тоже вертопрах и шалбер; написанный им портрет Дяди Ханса, в глубоком раздумье сидящего у моря на камне, Отец в насмешку называет «Бездонная бочка и море».

Мама (пылая):

— Но это прекрасная картина, Йохан! Настоящее произведение искусства!

— Весьма возможно, что это произведение искусства. Но от этого Селимсен не перестает быть свиньей!

Отец раскуривает трубку. Руки у него дрожат.

— Бедняга Платен, он все-таки был самым приличным из этой шатии. По крайней мере, хоть с бабами не путался и девок не совращал!

Мама (умоляюще):

— Но ведь Ханс тоже не такой!

Отец мрачно смотрит в сторону. Потом берет Маму за руку и шепчет ей что-то на ухо, а она сидит и качает головою, приоткрыв рот и закрыв глаза.

Маме, несмотря ни на что, хотелось купить написанный Селимсеном портрет Дяди Ханса на берегу моря, и Отец на это согласился. Но в тот день, когда Селимсен принес ему картину, в конторе, где они были одни, что-то произошло. Отец пришел к обеду с побагровевшим лицом и все время угрюмо молчал.

На следующий день и Селимсен, и Кайль отбыли на «Кристине» в Копенгаген. Их снабдили деньгами, платы за проезд с них не взяли, а задолженность их Торговому Дому Рёмера была списана.

Отец (с жестким отрывистым смешком):

— Ну вот, Эльса, изгнание состоялось. С этими я разделался. Но остается еще Ханс — наш несчастный судолаз .

Да, оставался еще Дядя Ханс, которого Отец намерен был «вытащить из трясины» и «сделать из него приличного человека».