Марта Кристенсен - Башня на краю света

Его место на трибуне занял председательствующий.

— Мне хотелось бы, — сказал он, — прежде чем мы закроем наше общее собрание, выступить с некоторыми замечаниями. Директор Аллерхольм только что сказал, что надеется оправдать вновь оказанное ему доверие. Я хотел бы выразить свою твердую уверенность в том, что он окажется достойным этого доверия. За те годы, что он занимал пост председателя Союза, директор Аллерхольм проделал работу настолько огромную, что отблагодарить его за нее мы просто не в состоянии. Мне приятно сообщить, что в признание этой большой работы директор Аллерхольм имеет честь и счастье быть посвященным в рыцари самим королем. Если кто-нибудь когда-либо и заслуживал орден, то это директор Аллерхольм, и я хочу поэтому попросить высокое собрание встать и по моему знаку приветствовать нового рыцаря, директора Аллерхольма, троекратным «ура». Ура!

— У-ура-а! У-ура-а! У-ура-а! У-у…

Директор Аллерхольм поднялся на трибуну еще раз.

— Благодарю за прекрасные слова, мною, собственно, не заслуженные, — сказал он. — Действительно, меня посвятили в рыцари. Эта награда пробудила, естественно, в моей душе радость и гордость. Но я считаю, что она — признание не лично моих заслуг, а одобрение деятельности Союза в целом. Да, мы добились многого, нов том, что мы этого добились, заслуга исключительно того духа, что присущ нашему Союзу. Поэтому я хотел бы предложить собранию встать и троекратным «ура» приветствовать дух, который царил и всегда будет царить в нашем Союзе. Да здравствует наш дух! Ура!

— У-ура-а! У-ура-а! У-ура-а! У-у…

— А теперь, — продолжил Аллерхольм, — прошу в соседний зал, где нас ждет скромный обед.

Собравшиеся поднялись дружно и шумно. Ничто так не нравится фабрикантам, как скромные обеды.

Перед тем как подали жаркое во второй раз, директор Аллерхольм постучал по бокалу и встал. Он постоял немного, ожидая, пока за столом станет тише, а также чтобы те из гостей, которые ранее не обратили внимания на его новенький рыцарский крест, рассмотрели орден как следует.

— Дорогой Хойструп! — начал он наконец. — Мы собрались в этот субботний вечер, потому что сегодня ты переступаешь некий порог, и я хотел бы в этой связи сказать тебе несколько слов, весьма кратких, это я обещаю.

Большинство гостей, услышав такое обещание, облегченно вздохнули.

— Сегодня ты можешь оглянуться на первые пятьдесят лет твоей жизни, — продолжал Аллерхольм. — Я уверен, все согласятся со мной, что ты прожил эти годы с пользой. Ты не сидел сложа руки, но с неустанной энергией и активностью засучив рукава брался за дело, которое считал нужным в данный момент, и этим создал себе нынешнее положение в обществе.

Аллерхольм посмотрел на именинника в упор, и Хойструп (в свое время он после торгового училища, оконченного без особого блеска, стал вначале уполномоченным в заведении отца, а потом — владельцем фирмы) скромно потупился.

— Ты принадлежишь к поколению людей, — продолжал Аллерхольм, — которое любит труд, которое никогда не боялось отдавать всю свою энергию работе и на которое не подействовала та атмосфера расслабленности, что стала сегодня повсеместной. И можно только пожелать, чтобы среди нынешних молодых людей почаще встречались обладающие качествами, присущими тебе: трудолюбием, инициативностью, силой воли!

— Верно! — раздались голоса гостей, целиком принадлежавших к поколению, не боявшемуся отдавать всю свою энергию работе.

После того как Аллерхольм минут пятнадцать распространялся о деловых качествах Хойструпа, внимание слушателей слегка ослабло, а когда он примерно столько же времени использовал на восхваление редких свойств именинника как супруга и отца семейства, ему показалось, что собравшимися начинают овладевать откровенно враждебные чувства к оратору. Поэтому Аллерхольм сократил заключительную часть речи (в ней он собирался рассказать о Хойструпе как о друге), хотя и вставил в нее несколько острот, успех которых предвкушал заранее. Элегантным антраша (которого никто не заметил уже по той причине, что оратора не слушали) он достиг концовки и перешел к тосту.

— А теперь давайте встанем и провозгласим в честь именинника троекратное «ура», а также пожелаем, чтобы следующие пятьдесят лет принесли ему ровно столько же счастья и успехов, как первые. Ура!

— У-ура-а! У-ура-а! У-ура-а! У-у…

— Спасибо, дружище! — заметно тронутый, Хойструп протянул свой бокал к Аллерхольму. — Я этого нисколько не заслужил!

Момберг провел вечер в попытках сочинить письмо в министерство восстановления народного хозяйства. В нем он хотел обжаловать полученный отказ. Задача была нелегкой, он уже смял несколько черновиков. Ему не хотелось получить еще один отказ лишь из-за неясного изложения сути дела.

— Послушай, мать, — сказал он. — Как ты думаешь, можно написать так: «Мне совершенно непонятен отказ в разрешении на производство упомянутых горелок, ибо…»

— Ты считаешь, сойдет, отец? — Фру Момберг задумалась. — Если ты пишешь, что тебе это непонятно, они там скажут: значит, ты просто глуп.

— Что же мне тогда писать?

— Написал бы лучше, что с их стороны совершенно неправильно отказывать тебе, когда горелка так важна для всего общества.

— А я считаю — рискованно намекать на то, что министерство может в чем-то ошибаться.

— Верно. Тут ты, пожалуй, прав.

Некоторое время они сидели молча, в глубокой задумчивости.

— А тебе не кажется, может быть, лучше вообще бросить все это? — неожиданно спросил Момберг.

— Нет, не кажется. Я знаю, что значат для тебя эти горелки. И верю в тебя.

— Мы рискуем потерять все.

— Я не боюсь этого, — сказала она.

Он крепко сжал ее руку.

— Хорошо, что у меня есть ты, — сказал он. — Я не сдамся. Дело не только в деньгах. Я считаю: в этом мой долг перед людьми. Ты ведь сама слышала — министр говорил, что все мы, как один, должны напрячь силы и внести свою долю в дело восстановления народного хозяйства. А это и есть мой вклад.

— Просто удивительно, куда делся весь этот их интерес сейчас, — сказала она.

Момберг не отвечал. Он сидел, уставившись в очередной листок черновика. Через некоторое время он разорвал его и бросил в корзину.

— Мать, свари-ка по чашечке кофе, — сказал он устало. — А потом попробую еще раз, может, что и выйдет наконец.

— Тебе клей нужен? — спросил Эрик.

— Нет. — Тове пододвинула к нему клей. — Ну просто прелесть что за церковь получается.

— Но и возни с ней тоже было порядком.

— Вот закончу ратушу, возьмусь за вокзал, — сказала она.

— Это мысль. — Эрик окинул взглядом уже готовую часть картонного города. — Как ты думаешь, чего тут еще не хватает?