Борис Иванов - За стенами города. Дезертир Ведерников

Ведерников выдвинулся вперед, чтобы заглянуть в глаза начальника цеха.

— Вы что-то хотели сказать? — напал Кудрявцев на инженера.

— Егор Алексеевич, как вы к этому относитесь?

Кудрявцев выдержал длинную паузу, прежде чем огрызнуться:

— Перестаньте же наконец!..

Здесь не было человека, которому Ведерников мог бы высказать то, что думал.

Нужно было срочно осмыслить новое положение. За несколько минут рассыпался весь строй жизни. Не без горького злорадства Ведерников вспомнил про свой эскиз топливной системы для запущенных в серию бронекатеров. «Ударим новой топливной системой по коварному врагу!» — усмехнулся инженер, рассматривая затылок начальника цеха.

Между тем очередь двигалась. За Ведерниковым пристроилось еще несколько человек. Он усвоил улыбку, сопровождающую поступки людей, совершаемые по легкомысленному чужому произволу. Все ближе стол, за которым вносили фамилию человека в списки, задавали вопрос о подготовке во время срочной службы, принимали документы и укладывали их в коробку, жали новому ополченцу руку и отправляли его к грузовикам.

Ведерников не запомнил ни лица военкоматского служаки, ни смысла его поздравления. Винтовка показалась порцией глупости, добавленной к той, которую он еще не сумел переварить. По военной специальности он был инженером авторемонтной мастерской полка, и по должности ему полагался пистолет. Но командирам была нужна пехота, много пехоты. Он вспомнил слова из речи Сталина третьего июля о том, что «наши силы неисчислимы», и потом, до своих последних дней, будет вспоминать эти слова.

Получившие винтовку и обмундирование присоединялись к строю, вдоль которого прохаживался сержант с опаленным солнцем лицом и толстыми короткими руками. Запись у стола закончилась. Сержант подровнял строй и подал команду: «Шагом марш!». За спиной запоздало заиграл заводской духовой оркестр.

Когда их привели в здание школы, обтоптанное прежними ополченскими формированиями, с классами, заставленными койками с рыжими одеялами, Ведерникову захотелось лечь и хотя бы на время закрыть глаза. Но заявлялись какие-то командиры, их окружали, расспрашивали о положении на фронте, что будет дальше. Отвечали уклончиво: закончится формирование, тогда и объявят, какое будет у них назначение; положение на фронте непростое, но армия фронт держит.

Ведерников узнал, что с разрешения сержанта можно на полчаса выйти в город. Пошел отыскивать сержанта. Сержант разрешил.

В городе, если разобраться, ему делать было нечего: купит конверты, почтовую бумагу и отправит письмо Наде. Среди его знакомых был только один человек, которого обязательно нужно было оповестить о произошедшей с ним перемене, — Ефим Баранников. Но ополченцы, как сказали, после оформления в часть получат сутки или двое, чтобы попрощаться с близкими, решить квартирные вопросы, тогда он и свяжется с другом.

На тротуарах много военных. Их вид не производил впечатления, что город в опасном положении. Полководцы, наверно, что-то напутали: немцы где-то выбросили воздушный десант, а — в итоге — начальство в панике: тысячи производственников оторвали от нужной, не терпящей отлагательства работы.

Ведерникова удовлетворяло своей безусловной правдивостью лишь то, что рассказала вчера Варвара. Что же такое должно было случиться, чтобы в середине ночи поднять по тревоге курсы командиров и куда-то спешно бросить, даже не оставив следа от этого учебного подразделения?! Прорыв фронта?.. Было противно ничего не знать, гадать, придумывать.

Его соображения никому не нужны, и прежде всего ему самому. Он приторочен к школе, в классе 8б стоит его винтовка, ее номер, сказали, он должен помнить, как собственное имя. Пока он еще в гражданской одежде, — еще таков, каким был. Встретив его, близкие даже не заметят наступившей в его жизни перемены.

Закупил конверты, папиросы, запасся леденцами — другие конфеты в магазинах исчезли. Затем минут на сорок под аркой дома задержала воздушная тревога. Он явно перерасходовал время отлучки, но ничего: свою задержку объяснит. Неужели нельзя сегодня отпустить всех по домам?

На спортивной площадке позади школы, пересекая вечерние тени, взад-вперед маршировали ополченцы. Сержанты голосами взрослых петухов командовали: «На пра-во!», «На ле-во!».

Ведерников поспешил за трехлинейкой. В классе было пусто. В мертвой тишине класса с грифельной доской и таблицей Менделеева на стене он вдруг понял, что с ним происходит нечто более значительное, чем все то, что было в жизни до этого момента. Жизнь уже разрезана на две половины — прошлое ничего не значило, а будущего своего у него нет и, может быть, уже не будет, — только темное, угрожающее встречное течение времени и борьба с ним ожидает его.

Отправился на поиски цеховых коллег — в его интересах держаться к начальнику цеха поближе. Однако среди тех, кто занимался строевой подготовкой, Кудрявцева не было. Ему сказали: «Вызвали его куда-то». «Куда его вызвали, не на завод ли?» — с тревогой спросил инженер. «Кто его знает», — равнодушно проговорил мастер Завьялов.

Как некстати была его прогулка! В этой неразберихе малейшая случайность может повлиять на судьбу. Он пойдет в штаб и узнает, кто и зачем разыскивал Кудрявцева, может быть, и он был нужен посланцу с завода.

Но никакого штаба в школе не было, формирование новой ополченской дивизии только началось.

На площадке появился лейтенант с двумя кубарями. Его речь была короткой: «Сейчас организованно заходим в школу и с винтовками, с полученным обмундированием и своими личными вещами повзводно выходим на трамвайную остановку. Едем все до трамвайного кольца. Там собираемся и строем приходим в военный городок, многим он уже известен по сборам. Там ужинаем, если баня будет работать, помоетесь, переоденетесь в полученное обмундирование, гражданское свяжете в узел, подпишете бирку своим именем-фамилией и домашним адресом. После помывки отдыхаем. Ваши вещи будут сохраняться до окончания войны, после возвращения с войны под расписку получите их в руки. Все понятно?..».

Лейтенант, судя по репликам в строю, ополченцам понравился, особенно открывшейся веселой перспективой получить свои довоенные тряпки, вернувшись с войны домой.

Был еще шанс, кажется, последний, воспротивиться и отстоять свое место в здравом порядке вещей, — не теряя времени, отправиться на завод: «Мне сказали в сборном пункте, что меня кто-то из администрации разыскивал… Вот я и явился…». Скромно спросить: «Возможно, потребовалось мое предложение?..» — и напомнить кому надо про эти дефицитные трубки… Но он не мог явиться на завод с винтовкой. И не мог ее оставить в классе или передать кому-то — такими нарушениями занимается военный трибунал. Осталось надеяться лишь на завтрашний день.