Лотти Могач - Поцелуй меня первым

Коннор любил делиться наблюдениями за своими детьми, много рассказывал о них и расспрашивал о моем – то есть Тессы – детстве. К примеру, однажды Майя спросила, что он любил, когда был пятилетним мальчиком, а он не смог вспомнить себя в этом возрасте и потом поинтересовался, помню ли я себя в пять лет.

Не зная наверняка, как бы ответила Тесса, я адаптировала свои детские вспоминания. Стоило лишь заменить Хай-стрит в Кентиш-таун на Далвич, где Тесса прожила с трех до одиннадцати лет. Вспоминать прошлое оказалось очень интересно. Раньше мне и в голову не приходило размышлять о прошлом. Или говорить о нем с мамой. Мы с ней много общались, но в основном по мелочам, обсуждали школьные или домашние дела, или то, что показывали по телевизору. Но обсуждать то, что прошло, – нет, такого у нас не водилось. Думаю, это оттого, что у нас с ней было общее прошлое, и мы не нуждались в воспоминаниях.

Меня сильно выручала разница во времени. В Лондоне было 16:30, когда Тесса только просыпалась у себя в Сойнтуле, и, найдя в своем ящике три-четыре письма от Коннора, отправленные в течение дня, тут же отвечала на них. Разумеется, сама я безотлагательно читала все входящие сообщения, и до того момента, как «Тесса» проснется, настрочит ответ и нажмет «Отправить», у меня было время как следует подготовиться и написать черновик.

Поначалу я боялась вызвать у Коннора подозрения, сказав что-то не то. Но вскоре стало очевидно, что с биографией Тессы он почти незнаком. Возможно, им было не до того, а может, он просто забыл. К примеру, Коннор считал, что у Тессы есть родная сестра, а не брат, и что выросла она в Гринвиче, а не в Далвиче. Я почувствовала себя свободней, когда это выяснилось, поскольку а) оказалось, что Коннор не так-то много знает о Тессе, б) даже если восемь лет назад он и спрашивал о чем-то подобном, навряд ли сейчас вспомнит ответ, и в) все знали о том, что Тесса непостоянна, ветрена и у нее плохая память.

И вообще – они ведь не виделись целых девять лет. Неудивительно, что она могла перемениться. Я считаю, что, по сути, мы не те, кем были девять лет назад: за это время обновились все клетки организма, накопился новый опыт, изменилось восприятие мира. Кажется, это называется парадоксом Тезея – мы обсуждали его на «Красной таблетке». Кстати, как-то я упомянула об этом, когда мы с Коннором размышляли, в каком возрасте у детей формируются воспоминания. Он заинтересовался и написал серьезное продуманное письмо в ответ.

Вот ведь какая штука, понимаете? Со мной Коннора объединяло нечто большее, чем с Тессой. Мы думали одинаково. Как адвокату, ему следовало сохранять невозмутимость, анализировать происходящее с дотошностью криминалиста, находить нестыковки, следить за ходом рассуждений до логического конца. Не поддаваться эмоциям. Стоило мне чуть-чуть отойти от образа Тессы и стать самой собой, как его интонации изменились. Коннор как будто почувствовал, что ему больше не нужно притворяться, и расслабился. Как будто снял тесный костюм и надел домашнюю одежду. Он стал искреннее и ближе.

О нашей разнице в возрасте я вспоминала лишь случайно. Время от времени Коннор упоминал телепередачи или поп-группы восьмидесятых, вроде «Башни Фолти» или «Дюран-Дюран», которые мне приходилось искать в интернете. Как, впрочем, и то, что на слуху у моего поколения, так что мне было не привыкать.

Переписка Тессы с остальными адресатами ограничивалась бытовщиной, а мы с Коннором почти совсем не касались повседневных, скучных тем. Мы обменивались мыслями и наблюдениями, зачастую перебрасываясь всего парой строк, шутливых или глубокомысленных, словно разговаривали, сидя рядом друг с другом. Однажды Коннор, проходя по Лондонскому мосту по пути на работу, заметил бездомного, который стоял весь в слезах, отчего у Коннора по спине побежали мурашки, и, придя в офис, он тут же написал об этом мне. А в другой раз прислал стишок, сочиненный во время нудного судебного заседания: «Шепелявый барристер из Йорка оказался большой балаболкой…»

Иногда, когда Коннор видел меня онлайн, он включал «Гугл-чат» и разражался градом никак не связанных друг с другом вопросов: «“Твикс” или “Сникерс”?», «Это нормально, если не интересуешься модными танцами?» Вести эту скоростную словесную перестрелку было нелегко, потому что времени на обдумывание не оставалось, но это приятно щекотало нервы. Такой вид общения был мне в новинку, и я с удовольствием разминала новоприобретенные мускулы.

Самое интересное, что неправильных ответов не существовало. Что бы я ни говорила, Коннор находил это остроумным или глубокомысленным, будто каждый раз нажимал кнопку «Мне нравится».

Должна оговориться, что другие стороны жизни Тессы не страдали от недостатка внимания. Я прилежно отвечала на письма, делилась впечатлениями на «Фейсбуке». Пару раз в месяц оставляла на автоответчике предварительно записанные сообщения для Марион и аналогичным образом поздравила с днем рождения Сьюзи, одну из подруг Тессы. Угрохала три часа на изучение современной скульптуры и в итоге составила грамотное и одновременно едкое мнение о модном скульпторе, работы которого хотела купить Изабель. Каждый день я подолгу планировала дальнейшее развитие сюжета новой жизни Тессы, а также дорабатывала «проседающие» линии.

Кроме Коннора, много времени занимала переписка с Шоной, подругой детства Тессы. Шона вышла замуж и 15 месяцев назад родила мальчика, которого назвали Руфус. У Шоны были тонкие светлые волосы и заостренный нос. На фотографии профиля она с благоговением склонилась над Руфусом, будто позировала для картины на религиозную тематику. Глядя на фотографию, любой бы подумал, что она наслаждается ролью матери, но Тессе она писала совсем другое. Шона «оплакивала прежнюю себя». По ее словам, все вокруг сговорились, на самом деле никакого удовлетворения от материнства нет и быть не может. Будь ее воля, она бы не задумываясь вернулась к прежней холостой жизни, когда была сама себе хозяйка. Шона завидовала переезду Тессы в Сойнтулу – «ты осуществила мою мечту» – и ежедневно плакалась, как невыносимо сидеть в четырех стенах с ребенком. Она расспрашивала Тессу о всяких мелочах, и мне казалось, этим она только мучает себя, как умирающий с голоду, требующий яркого и подробного описания любимого блюда. Приходилось не только выискивать для Шоны все новые и новые истории о жизни на Сойнтуле, но еще и убеждать, что быть матерью не так-то плохо. В чем, как вы понимаете, я не очень сильна. Я нашла форум для родителей и перечитала его от корки до корки. «Первые несколько лет действительно не сахар, – писала я Шоне, – но он вскоре станет маленьким самостоятельным человечком, с которым можно поговорить. Тогда ты поймешь, что все было не зря».