Эмма Донохью - Чудо

У Анны был мрачный взгляд.

Вот сейчас все рухнет. Конечно, девочка достаточно умна, чтобы раскусить эту выдумку, если захочет. Либ может сыграть только на том, что Анна отчаянно ищет выхода, жаждет изменить историю своей жизни и готова испробовать любую невероятную вещь наподобие лоскутка, привязанного к волшебному дереву.

Одно за другим шли мгновения. Либ затаила дыхание.

Наконец мутные глаза загорелись огнем.

– Да!

– Ты готова?

– Анна умрет? – Шепотом: – Обещаете?

Либ кивнула.

– Анна О’Доннелл умрет сегодня ночью.

Ей пришло на ум, что девочка, на свой лад весьма разумная, подумала, будто Либ даст ей яда.

– Пэт и Анна, вместе на небесах?

– Да, – ответила Либ.

Кем он был, в конце концов? Невежественным, одиноким парнишкой. Изгнанные чада Евы .

– Нэн, – с мрачным удовольствием повторила Анна. – Восемь лет. Далеко-далеко отсюда.

– Да. – Либ прекрасно сознавала, что использует в своих интересах предсмертное состояние ребенка. В тот момент она была девочке не другом, а скорее строгим наставником. – Доверься мне.

Когда Либ достала бутылку с молоком и наполнила ложку, Анна немного отстранилась.

Теперь никакого подбадривания, только строгость.

– Это единственный путь. – Что там Берн сказал про эмиграцию? «Цена новой жизни». – Дай покормлю тебя. Открой рот.

Либ была искусительницей, ведьмой. Какой ущерб нанесет Анне этот глоток молока, снова приковывая ее дух к телу. Нужда, желания и муки, риск и сожаления, вся нечестивая сутолока жизни.

– Подождите. – Девочка подняла руку.

Либ вздрогнула от ужаса. Ныне и в час смерти нашей .

– Молитва, – сказала Анна. – Сначала я должна прочесть молитву.

Молитва перед едой. Либ вспомнила, как об этом молился пастор. Даруй ей молитву перед едой .

Анна опустила голову:

– Благослови, Господи Боже, нас и эти дары, которые по благости Твоей вкушать будем. Аминь.

Потом Либ поднесла к ее рту ложку с молоком, и потрескавшиеся губы Анны раскрылись. Вот так просто.

Вливая молоко в рот девочки, Либ не сказала ни слова. Смотрела на волнообразное движение гортани. Она была готова к кашлю, отрыжке, спазмам.

Анна проглотила молоко. Только и всего, пост был нарушен.

– Теперь маленький кусочек лепешки.

Зажав кусочек между большим и указательным пальцем, она положила его на багрянистый язык и подождала, пока он не исчезнет.

– Умерла, – прошептала Анна.

– Да, Анна умерла.

Повинуясь порыву, Либ опустила ладонь на лицо девочки, закрывая ее опухшие веки.

Потом, выждав какое-то время, произнесла:

– Пробуждайся, Нэн. Пора начинать новую жизнь.

Влажные глаза девочки открылись.

Моя вина, моя вина . Именно Либ возьмет на себя всю вину за возвращение этой лучезарной девочки в страну изгнания. И пусть ее душа вернется в тело, пусть дитя привяжется к грешной земле.

Либ дала бы ей больше еды прямо сейчас, чтобы поддержать это высохшее тело, голодавшее четыре с лишним месяца. Но она знала об опасности переедания после голодовки. Поэтому положила в карман фартука бутылку с ложкой и лепешку, завернутую в салфетку. Мало-помалу – обратный путь из шахты столь же долог, как путь туда. Либ нежно погладила девочку по лбу:

– Ну а теперь нам пора.

Анна вздрогнула. Подумала о родных, которых оставляет? Потом кивнула.

Либ закутала девочку в теплый плащ, надела ей на распухшие ноги две пары носков, ботинки брата, рукавицы на руки и обмотала тремя шалями. Получился большой куль.

Она открыла дверь на кухню, потом две половинки входной двери. На западе огненно-красное солнце. Вечер был теплым, во дворе кудахтала одинокая курица.

Либ вернулась в спальню и взяла девочку на руки. Совсем не тяжелая. Вспомнила о собственном ребенке, легком как перышко. Но пока донесла девочку до задней стороны дома, она почувствовала, как дрожат у нее ноги.

А там, силуэтом маяча в полумраке, уже поджидал Уильям Берн, держа под уздцы свою кобылу. Либ, хотя и высматривала его, все равно подпрыгнула от испуга. Неужели она не верила до конца, что он придет, как обещал?

– Добрый вечер, маленькая… – начал Берн.

– Нэн, – боясь, что он все испортит, произнеся старое имя, прервала его Либ. – Это Нэн.

Пути назад больше нет.

– Добрый вечер, Нэн, – быстро все сообразив, сказал Берн. – Сейчас мы поедем верхом на Полли. Думаю, ты знаешь Полли и не испугаешься.

Широко раскрыв глаза, девочка ничего не сказала, только засопела и прижалась к плечам Либ.

– Все в порядке, Нэн, – сказала Либ. – Мистеру Берну можно доверять. – Она встретилась с ним взглядом. – Он отвезет тебя в надежное место, где вы будете меня ждать. Я скоро приеду.

Правда ли это? Либ намеревалась сделать так, более того – желала этого всеми силами души.

Берн вскочил в седло и наклонился за девочкой.

Либ вдохнула запах лошади.

– Люди видели, как вы уезжали днем? – спросила она, задержав его еще на мгновение.

Он кивнул, похлопывая по дорожной сумке:

– Когда я седлал лошадь, то пожаловался Райану, что меня срочно вызывают в Дублин.

Наконец Либ подала ему свой груз. В последний момент девочка крепко прижалась к ней. Берн устроил ее в седло перед собой.

– Все хорошо, Нэн.

Взявшись за поводья одной рукой, он как-то странно посмотрел на Либ, словно видел ее впервые. Нет, подумала она, словно видел ее в последний раз и старался запомнить все черты. Если их замысел не удастся, они могут никогда больше не встретиться.

Либ запихнула еду в его сумку.

– Она поела? – одними губами произнес он.

Либ кивнула.

Его улыбка осветила темнеющее небо.

– Еще ложку через час, – прошептала она. Потом встала на цыпочки и поцеловала его в ту часть тела, до которой смогла дотянуться – в теплую тыльную сторону ладони. Похлопала ребенка через плащ. – Очень скоро, Нэн.

Когда Берн зацокал языком и Полли пошла через поле – в сторону от деревни, – Либ обернулась через плечо и на миг увидела сценку, как на картине. Лошадь с всадниками, деревья, гаснущие полосы на западе. Даже болото с озерцами воды. Здесь, в самом сердце Ирландии, тоже была своя красота.

Убедившись, что записная книжка лежит в кармане передника, Либ поспешила обратно к хижине.

Для начала она свалила оба стула в спальне. Потом швырнула к стульям свою сумку с принадлежностями. Взяла «Записки по сестринскому делу» и заставила себя бросить книгу в кучу. Книга упала, раскрывшись, как птичьи крылья. История должна получиться убедительной, поэтому нельзя, чтобы что-то уцелело. Это действо было противоположностью сестринскому делу – создание быстрого впечатляющего хаоса.

Потом Либ пошла на кухню и достала из ниши у камина бутылку виски. Плеснула содержимое на подушки и бросила бутылку. Взяла жестянку с горючей жидкостью и расплескала ее по кровати, полу, стене, комоду с выдвинутым маленьким ящиком, в котором лежали сокровища. Крышку на жестянку навинтила совсем неплотно.