Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том III (СИ)

Приблев ведь прав, прав — с позиций благих побуждений и неподсудной логики. Печи всё ещё в Порту, на пожертвованной графом территории верфей, сам Порт служил им лучшей охраной — тем более что мистер Уилбери явил поражающие воображение таланты в налаживании контактов с портовым населением. Но если допустить мысль, что Резервная Армия в какой-то мере осуществит свои планы, следует внести печи в перечень объектов, чью оборону надо держать до последнего. Золотце хотел просить на то у Мальвина солдат Западной части — сколько даст, да Северная воистину гораздо ближе.

— И как Гныщевичу печи? — полюбопытствовал Золотце голосом упавшим, но вполне дружелюбным.

— Ой, мы с ним до такого договорились, пока я объяснял, что они вообще возможны! — Приблев наконец-то водрузил очки на нос. — Гныщевич подкинул мне фантазию, над которой я и бился, когда вы с господином Скопцовым заглянули.

Господин Скопцов медленными глотками потягивал вино, остановив взор на хромоногом кофейном столике. Феерическое вышло приглашение в гости.

Особенно накануне столкновения с Резервной Армией.

— Поделитесь фантазией?

— Она несколько обескураживающая, но если вникнуть… В печах образуются человеческие тела, увы, это тела младенцев, но мистер Уилбери сам говорил, что ещё до Петерберга проводились эксперименты по передерживанию, имевшие противоречивый результат — ну, мы с вами об этом целую ночь как-то проспорили, — обратился Приблев к Золотцу, но украдкой покосился на не отличающегося крепостью нервов Скопцова. — Прошу вас, не будем сейчас вновь закапываться в детали, но ведь фактически — вдумайтесь — мы имеем возможность в черте города производить некоторое количество белковой пищи! И если наша встреча не впечатлит Резервную Армию, если осаде быть, если она затянется, у нас будет хотя бы такой козырь в рукаве. Слабые места затеи мне очевидны, не трудитесь перечислять, процесс ресурсоёмкий, но сам факт успокаивает.

Приблев бы чирикал и чирикал до вечера, но когда Золотце, плюнув на этикет, глотнул вина из бутылки, чириканье смолкло.

— Сандрий, меня мутит. Придётся признать: по пути в Британию перед аферисткой Брадой — помните такую? — я покривил душой. Я доказывал ей, что покуда человек не родился, это и не человек. Я правда верил в свои слова — что тогда, что минуту назад. Но вашу проверку мои убеждения не прошли, — Золотце передёрнуло. — То, чем вы предлагаете кормить Петерберг, растёт, безусловно, в печах, но ведь растёт оно из человечьего семени! Знаете, давайте тогда уж сразу, без печей, к чему церемониться… Бросим жребий — или, не знаю, спросим Гныщевича, какие ещё люди в этом городе ему мешают, устроим охоту.

— Слушайте, ну зачем же так! — смутился Приблев. — Да, я перегнул палку, но вообще-то нам стоит уточнить у мистера Уилбери, проводились ли печные эксперименты, например, на свиньях. Вы когда-нибудь спрашивали его о свиньях? Я нет, а идея-то на поверхности! И никакого хлева в городе, о котором вчера все сокрушались, — всего один племенной хряк…

— И очень много электрических генераторов, а также прочих сущих мелочей. Дорого, — отрезал Золотце.

Разведение свиней в его драгоценных печах оскорбляло всё, что способно было оскорбляться.

Наверное, отчасти ради того и ввели злополучный, глупый, всеми ненавидимый Пакт о неагрессии. Не ради спасения лишь жизни — умер, ну и леший с тобой! — а ради спасения рассудка.

Когда на город движется армия, а ты ждёшь, ждёшь, ждёшь, рассудок рождает чудовищ, избавиться от которых потом крайне затруднительно.

— Господа, — Золотце откашлялся, — господа, я не хочу ни разводить свиней, ни есть людей. Думаю, никто из нас не хочет. По-моему, это достаточная мотивация, чтобы оказать Резервной Армии блестящий, категорически незабываемый приём. А потому, с вашего позволения, я откланяюсь. Я думал до вечерних дел отдохнуть, но отдых, боюсь, добьёт меня окончательно. Займусь-ка я лучше тем, в чём рассчитывал на господина Гныщевича — быть может, портовые знакомства мистера Уилбери окажутся не хуже гныщевических. Осада нам не нужна.

Приблев, сам записной трудоголик, Золотце горячо поддержал и тут же ринулся искать у себя на столе письмо для брата, проводящего с мистером Уилбери теперь больше времени, чем где бы то ни было ещё.

Когда за Приблевым захлопнулась дверь, отмалчивавшийся весь спор Скопцов вполголоса заметил:

— О кошмаре каннибализма я предпочёл бы не говорить более никогда, но до него был и другой кошмар… скромнее, ближе и реалистичней, — он отставил винный бокал и сцепил руки в напряжённый замок. — Я склонен оправдывать многие поступки, да, только существуют поступки, а существует линия поведения, в которую они выстраиваются. Накануне такого события искать личной выгоды, делить не полученные ещё излишки, строить планы процветания своих предприятий вместо того, чтобы исполнять в казармах непосредственные обязанности, — это слишком. Господин Золотце, я переосмыслил предложение хэра Ройша о комитете для избранных внутри Комитета. Конфликт потребностей в самом деле назрел, я был слеп. С господином Гныщевичем мы определённо преследуем разные цели — и то, что все мы знакомы давно, только усугубляет ситуацию. По-моему, нам действительно пора отмежеваться.

Золотце прошёлся от стены до стены, затушил прямо в бокале недокуренную папиросу.

— Чтобы у нас были цели, потребности и конфликты, для начала придётся всё же выиграть Петерберг.

«Выиграть Петерберг» говорили те, кому страшно было произнести слово «отвоевать».

Плети не было страшно, но он испытывал неловкость. Умственную, не душевную. Можно ли назвать происходящее «войной»? Это грозное слово даже к Равнине относили со смущёнными полуулыбками. Всерьёз его произносили лишь в Порту, когда шли стенкой на стенку вопреки любым Пактам.

Петерберг не боялся войны, и в глубине этого факта имелось нечто категорически неверное. Это не война, это усталые от перехода люди, разбившие лагерь в полукилометре от казарм.

Слово gadh в таврском языке означает одновременно «человек», «сын» и «воин», поскольку каждый человек является сыном и воином. Каждый человек в таврском, равнинном мире. Но росы другие, росы не воины, им подобает бояться, иначе чем они отличаются от нас?

— Они ни за что не пойдут на штурм! — воскликнул генерал Каменнопольский, отрываясь от мембран малых динамиков. — Я знаю, вы что-то задумали, мне даже отчасти известно что, но… Посудите здраво, зачем им нападать? Мы фактически сидим в крепости, это было бы сущей глупостью, очевидной любому!

— А зачем вам было идти на расстрел Городского совета? — оглянулся Плеть. Радиотехника очаровывала генерала Каменнопольского: он быстро с ней освоился, однако так и не позволил себе поверить в то, что понимает, как работают эти коробки с проводками.