Array Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том II (СИ)

— Вы не только самозванец, вы ещё и мошенник, — лукаво склонил голову господин Пржеславский. — Если уж пускаться в генеалогические изыскания, придётся вспомнить, что исконно росская знать существует — потомки воевод времён первой экспансии Империи. Многие из них преспокойно получили титулы нового образца от европейских просветителей. Не занимались бы вы этими подтасовками, граф. На любой факт найдётся опровержение или уточнение, которое всё испортит. Истлевшими летописями ничего не докажешь, поскольку доказать ими можно всё — что вашу правоту, что не вашу.

Веня в который раз посетовал на жидкий хрип в лёгких и благодаря ему возразил предельно сжато:

— Зато докажешь ружьями, к трактовке летописей прилагаемыми.

Все взгляды вернулись к нему — и это было правильно, упоительно и щекотало под кожей. И отдельно щекотало то, что часть взглядов отозвалась страхом.

Но в одном — конечно же, графовом — будто промелькнуло разочарование. Это тоже было правильно, хотя не щекотало, а глухо кололо промеж рёбер: хватит уже, сколько можно, пора бы и графу прозреть…

— А как же все заверения в том, что террор сворачивается? Как же речи о единении жителей Петерберга в благородной борьбе за особый статус? — рассмеялся в махровые усы крепко сбитый господин при очках. Вероятно, глава или просто именитый лектор какого-нибудь другого учебного заведения — Штейгеля или Корабелки, неважно.

— Обстоятельства переменчивы, — собрав весь внутренний шёлк и бархат, ответил Веня.

— Вы… вам хватает дерзости на угрозы! — всё-таки вскричал граф Метелин-старший.

Веня знал, что кто-нибудь непременно ринется сглаживать его дерзость, а потому надерзил сверх того как можно скорее:

— А вам — недальновидности возмущаться вслух.

— Что вы себе позволяете! Если в вас нет ни капли уважения к этикету, проявите хотя бы здравомыслие: я состоятельный человек с обширными связями, я нужен Петербергу, в нынешнем положении — буквально необходим. И вы — раз уж утверждаете, что за Петерберг радеете, — обязаны сознавать, как и с кем разговариваете!

— Стало быть, это вы нам угрожаете? — едва сдерживая веселье, уточнил Веня.

— Да! Да, в известном смысле, — напыжился граф Метелин-старший. — Я могу и отказать всем этим переменам в поддержке. Почему я должен её оказывать, если со мной беседуют в столь скандальном тоне? Это оскорбительно, это обнажает самую суть захвата власти в Петерберге…

— Простите, я не расслышал… «Захвата»?

— Наверное, я погорячился, — граф Метелин-старший помрачнел. — Так или иначе, я, да, могу отказать! Воздержаться. Сохранить нейтралитет.

— Конечно, можете, — быстро проговорил граф, который собрал сегодня объедки аристократии именно для того, чтобы воздержавшихся было как можно меньше. Чтобы добиться добровольного сотрудничества.

— Ваши швейные мануфактуры, — проигнорировал его слова Веня, обращаясь вновь к графу Метелину-старшему, — насколько я помню, уже внесены в план по переустройству производств на зимний сезон в условиях экономической самостоятельности Петерберга.

— Вот именно! И я не желаю слушать слезливые сказки о том, что простолюдины без моих мануфактур замёрзнут. Я желаю слушать учтивую речь и благодарности за содействие, за то, что я вообще принял приглашение на эту пародию на приём. Будьте любезны, думайте головой. Хотя я понимаю, вам непросто, в вашем салоне вас учили не этому…

Веня с превеликим наслаждением поведал бы сему раздувшемуся индюку правду о салоне, но вновь вмешался граф:

— Несколько противоречиво попрекать недостаточной учтивостью речей и тотчас прибегать к подобному риторическому приёму.

— Вы защищаете этого…

— Перестаньте, — неожиданно рыкнул барон Репчинцев. — Сцена безобразна вне зависимости от того, за кем останется последнее слово. Я бы предпочёл перейти к более существенным вопросам. В частности, как скоро появится возможность в деталях ознакомиться с упомянутым планом переустройства?

Граф тут же защебетал с угрюмым бароном Репчинцевым о переустройстве, попутно назначая ему свидание с Гныщевичем, а Веня удовлетворённо отметил, что свидание с Гныщевичем и графу Метелину-старшему обеспечить удалось. Значит, не зря он выволакивал себя из постели, дрожал под подогретой водой и пересиливал головокружение: прилюдный отказ от содействия Революционному Комитету, к тому же в столь скандальном тоне , является весомым поводом для тщательной проверки гипотетической принадлежности к тому самому заговору против Охраны Петерберга, за который совсем скоро поплатятся рассекреченные смутьяны.

Прочих смутьянов Гныщевич рассекречивал без малейшего смущения, ничуть не заботясь о том, что концентрация его конкурентов и недоброжелателей в их рядах на удивление высока. Но с графом Метелиным-старшим он недостойно самого себя пасовал, хотя тот мог в любую минуту возжелать вплотную заняться принадлежащим ему заводом. Вероятно, от такого исхода завод спасала лишь природная лень графа Метелина-старшего, но его лень — сомнительный гарант процветания Гныщевича.

Веня был уверен: к тому, кто поспособствует обретению гаранта более надёжного, Гныщевич обязан проникнуться симпатией. А симпатия Гныщевича — это, в свою очередь, уже плохонький, но шанс приглядывать за ним и так углядеть момент, когда он захочет продать всё то, чего должен добиваться Революционный Комитет.

Веня наконец позволил себе сесть, безмолвно угоститься у графа папиросой и отпасть от разговоров в гостиной. Нет, где-то на периферии слуха по-прежнему толпились все эти голоса — взбудораженные и апатичные, сомневающиеся и убеждённые, вкрадчивые и резкие, омерзительно знакомые и не выталкивающие из глубин памяти никаких гнусных ассоциаций — но голоса на некоторое время перестали его занимать. Он выбрал себе кресло, наполовину обернувшееся к окну, и вперился в щедрую зимнюю темноту. Декабрь уже наступил на Петерберг своей толстой подошвой, только поскупился пока что на снег, и оттого ветер пах скончавшейся от обморожения поздней травой. Дух зимы без снега тревожен и тем бодрит, собирает в кулак, а кого не соберёт — обморозит, как ту траву. Веню совсем не прельщала перспектива оказаться травой, он предпочёл бы быть птицей, собравшейся в кулак для изнурительного перелёта в тёплые края. В изнурительности его сомневаться не приходится, поскольку Венины «тёплые края» следовало искать не на карте, а в календаре. На той воображаемой календарной странице, которой будут соответствовать необратимые изменения всего, на что в принципе может упасть взор.

Если изменения окажутся в конечном счёте разрушениями, тем слаще будет их вкус. Вене противопоказано сладкое, но чёрную гнилую горечь внутри непрестанно надо чем-то заедать, иначе она сама рано или поздно закусит Веней.