Пен Фартинг - Пёс, который изменил мой взгляд на мир. Приключения и счастливая судьба пса Наузада

Вторая группа страховала подступы к школе, а мы подъехали, как заправские грабители банка.

– Пять минут! – крикнул я парням. – Хватайте все, что успеете!

С полной машиной книг мы вернулись обратно на базу и принялись сортировать все, что удалось забрать. Через полчаса у нас было несколько стопок учебников, предназначенных в основном для младшего возраста, а также книжки про животных, словари английского и пушту и даже, как ни странно, географический атлас Америки.

После этого мы отправились в Баракзай, чтобы отдать им эти сокровища. Я испытывал огромное облегчение: наконец мы делали что-то полезное. Но этому чувству не суждена была долгая жизнь.

Добравшись до деревни, мы первым делом нашли старейшину, с которым говорили в прошлый раз. Гарри переводил, как обычно. Оказалось, что вскоре после нашего патруля сюда заявились талибы. Они угрожали смертью всем, кто будет иметь дело с нами или принимать от нас помощь.

Старейшина сказал, что у него нет выхода: чтобы защитить жителей деревни, он вынужден отказаться от книг. Если только мы не останемся здесь, чтобы защищать их от талибов.

По мере того как Гарри переводил, меня охватывала гнетущая тоска.

В который раз я поддался самообману, уверенный, что все получится просто и без проблем. Но Афганистан вновь доказал мне, что так не будет.

Мы пошли к машинам, Гарри шел передо мной. Я придержал его за руку, он обернулся ко мне. На лице не было привычной улыбки.

Холодный и резкий ветер продувал нас насквозь, стоило выйти за пределы деревни, где от непогоды хоть частично защищали стены.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

– Мне очень жаль, Гарри. – Я помолчал. – Мы пробыли здесь три месяца и ничего не смогли сделать для тебя или для твоего народа. Верно?

Он выдержал мой взгляд.

– Нет, Пен, вы были тут не три месяца.

Я недоуменно на него посмотрел. Обычно у него не было проблем с английским.

– Три месяца, – повторил я. Мне не хотелось вступать в спор.

Он по-прежнему смотрел на меня в упор:

– Нет. Вы были здесь пять лет, но люди напуганы по-прежнему.

Я отвел взгляд первым. Я не знал, что ему сказать.

Изначально мы пришли в Афганистан не из-за тех ужасов, которые творили талибы. Мы пришли из-за одного-единственного человека, приказавшего убить тысячи невинных мирных людей, уничтожив Башни-близнецы. Теперь наша миссия изменилась, никто не мог остаться равнодушным к страданиям афганского народа. Но на то, чтобы навести здесь порядок, требовалось много времени, все это понимали. Хотя, возможно, международное сообщество могло бы прикладывать больше усилий.

Мне хотелось пообещать Гарри, что очень скоро талибский кошмар закончится, но я не мог. Это было делом политиков. Мне платили жалованье совсем за другое.

– Извини, – выдавил я в конце концов.

Дальше мы шли молча. Холодная, безжизненная пустыня простиралась вокруг, насколько хватало глаз.

Мы возвращались на базу по наезженной колее, разделявшей два вспаханных поля, и я поймал себя на мысли, что, скорее всего, оказался за пределами Наузада в последний раз. Даже если мне доведется вернуться в Афганистан, я буду служить на другой базе.

Сегодняшняя неудача как нельзя лучше иллюстрировала все три месяца, что мы тут провели, хотя, наверное, я слишком узко смотрел на вещи. Только через два года база в Наузаде стала действительно полезной. Благодаря тому, что талибов удалось изгнать за пределы долины Сангин, летом 2008 года на плотине Каджаки установили турбины, и это стало большой стратегической победой.

Но в тот момент отказ деревенского старейшины принять учебники ощущался, как удар под дых.

Я сидел, глядя на юго-запад, поверх крыш глинобитных домов, и наслаждаясь последними лучами заходящего солнца, опускавшегося за далекие горы.

Не замечая колючей проволоки в двух шагах от себя, я воображал, как мы гуляем с Наузадом по холмам, поднимаемся по склонам, любуемся видами, открывающимися с высоты. Временами я бы наклонялся потрепать его по голове, а он смотрел бы на меня вопросительно, уловив какой-то новый, непривычный запах.

Он был славным псом, хотя дома, в Англии, с этим бы мало кто согласился. Изуродованная, покрытая шрамами морда и обгрызенные уши нагнали бы страху даже на самого закаленного любителя собак. Но стоило вглядеться в эти золотисто-карие глаза, и ты понимал, что перед тобой собака, которая счастлива просто быть рядом.

– Пенни Дай, Пенни Дай, – послышался голос откуда-то со двора. Я вздрогнул от неожиданности и крикнул в ответ:

– Я тут, Рози!

Он подбежал, размахивая руками и что-то тараторя. Я ничего не мог понять. За все время, что мы с Рози общались, единственными словами, которые я запомнил, оставались «здравствуйте» и «спасибо». Однако догадаться было несложно и без этого – по жестам и по глазам. Рози пришел сказать, что машину так и не удалось найти. Ему было очень стыдно. Я сочувственно покачал головой и потрепал его по плечу.

– Я знаю, Рози. – Он тоже не мог понять смысла моих слов, но сейчас очень важно было хоть что-то ему ответить. – Вы не смогли найти грузовик. Даже за все деньги мира мы не доставим собак в Кандагар.

Об этом он говорил или нет, – не знаю, но это была чистая правда. До отъезда оставалась всего пара дней, и я уже смирился с мыслью, что не сумею спасти своих псов. Это было безнадежно. Рози присел рядом. Мой ответ, похоже, показался ему достаточным. Больше нам обоим было не о чем говорить.

Мы молча смотрели на далекие западные холмы, окрашенные оранжевым светом уходящего солнца. Я вновь попытался представить, как мы с Наузадом гуляем по холмам, но картинка больше не складывалась.

Надежда оставила меня.

Душман смотрел на меня озадаченно, вывернув голову под углом и прижав обрезанные уши. Я понимал, что его так смущает в происходящем: никто и никогда до сих пор его не гладил.

Я очень старался не обращать на него внимания. И без того сердце разрывалось при одной мысли о том, что придется бросать здесь Наузада, РПГ, Тали, Джену и Пулю. Меньше всего мне хотелось перед отъездом привязываться еще к одному бродячему псу. Но это было непросто.

Душман нередко ночевал у нас под воротами, свернувшись калачиком рядом с Лоскутком. Я смотрел, как они спят на голой земле, видел ледяную корку на шерсти и понимал, что ничем не могу помочь.

Но сегодня вечером, скармливая Душману объедки, я не мог не потрепать его по голове.

На этот игривый жест он отреагировал почти сразу и принялся шутливо бодать меня в бок и тыкаться носом в складки куртки. Я говорил ему ласковые слова, и он поводил обрубком правого уха. Душман был, наверное, самым крупным псом, которого я видел так близко, и при этом самым добрым. Даже Бимеру было до него далеко.