Карен Уайт - Танцующая на гребне волны

Он помолчал немного:

– Простите. Вы правы. Я не хочу, чтобы мой конфликт с ним помешал моей дружбе с вами.

Я снова повернулась к нему:

– Я надеюсь, мы можем быть друзьями. И надеюсь, что вы и Мэтью уладите свои отношения.

Он присмотрелся ко мне с задумчивым видом.

– Я тоже, – сказал он, посмотрел на кучу катушек на прилавке передо мной. – Вы по-прежнему пользуетесь обычной камерой? – спросил он, широко раскрыв глаза.

– О нет, – покачала я головой. – Эти пленки… я их коллекционирую.

Он приподнял бровь.

– Это мое хобби. Я нахожу их на гаражных распродажах и проявляю. Я знаю, это глупо, но это меня занимает.

– Это вовсе не глупо. Это действительно здорово. У каждого человека есть своего рода страсть к подсматриванию за чужой жизнью.

Я смутилась:

– Я не подсматриваю, это просто…

– На самом деле вы этим самым и занимаетесь. Это свойственно всем людям в той или иной форме. – Я заметила, какими темными казались его зрачки на фоне голубовато-зеленой радужки, придавая особенную остроту его взгляду.

Я покраснела и испытала облегчение, увидев подошедшего к прилавку приемщика. Пока я написала на конвертах всю полагающуюся информацию и оторвала квитанции, я заметила, что Джон отошел к кассе. Я надеялась, что он уйдет, помахав мне на прощание, и мне не придется с ним больше разговаривать. Независимо от того, что я сказала о возможности для нас стать друзьями, я не думала, что Мэтью будет склонен увидеть это в том же свете.

Я поблагодарила служащего и покатила тележку, отыскивая вход в отдел садоводства. И как раз снимала с полки большущий горшок из глины, когда вновь появился Джон.

– Позвольте мне вам помочь, – быстро подошел он ко мне, взял горшок из моих рук и осторожно водрузил его в лоно тележки.

– Спасибо, – чуть улыбнулась я, отряхивая руки. Возможно, мне не удалось бы поставить эту посудину так же бережно, как это сделал он. Скорее всего, я бы вообще его кокнула, бока у него были такие гладкие, что скользили в руках… Было бы очень жалко – горшок именно такой, какой и нужен. И все же присутствие Джона вызывало у меня чувство неловкости.

– Вы на меня сердитесь? – спросил он. Его необычные глаза просветлели.

– Нет, разумеется нет, – поспешила ответить я, избегая его взгляда и опуская в тележку лопату и два маленьких горшка в придачу к большому.

– Хорошо. Потому что я собирался попросить вас показать мне фотографии, когда их проявят. Я ведь тоже фотограф. – Он слегка потряс пакетом с фотобумагой. – Хотя то, чем я занимаюсь сейчас, это сканирование старых снимков и воспроизведение их в разных размерах. Искусства здесь особенного не требуется, но это весьма любопытно.

Его открытая улыбка и непринужденная манера смягчили меня. Я подумала – была ли Адриенна такая же?

– Вы профессиональный фотограф? – спросила я.

– Нет – это просто хобби. Но мне это нравится. Вообще-то я – продавец страховых полисов. – Он усмехнулся, и на его правой щеке образовалась глубокая ямочка. – Нужно же бывает о чем-то поговорить на вечеринках…

Я засмеялась:

– Да, пожалуй. Вы один из этих пуристов, кто не доверяет цифровым камерам?

– О нет, хотя я люблю мой старый аппарат. Мне нравится экспериментировать со старыми фотографиями. Сейчас я хочу сделать подарок моим родителям к годовщине их свадьбы и…

Он остановился, как будто вспомнив, с кем он говорит, и не желая сказать лишнего.

Будучи младшей из пяти, я привыкла высказываться громко и откровенно, иначе бы меня никогда не услышали. Скрывать свои чувства – это было для тех, кто пользовался вниманием по праву рождения или положения. Мать часто говорила мне, что такое поведение не подобает леди. Мими говорила мне, что это надежный способ добиться желаемого.

Словно не заметив его колебаний, я спросила:

– Какой подарок?

Его улыбка была такой натянутой, что казалось, вот-вот порвется.

– У меня есть маленькая фотография моей сестры, четыре на шесть. Я хочу переделать ее в шесть на восемь. У меня дома есть сканер, но небольшой, и я подумал, что у них здесь получится лучше. В любом случае мне нужно, чтобы она вошла в большую раму, которую я купил в антикварном магазине в Саванне. Это их любимая ее фотография.

Я через силу продолжала держать улыбку.

– Прекрасная мысль. Я уверена, это будет иметь для них большое значение. – Я вспомнила выцветшую фотографию моего деда в военной форме, перед тем как его отправили в Италию во время Второй мировой войны. Она стояла у Мими на ночном столике. На фотографии он облокотился на старую машину, обнимая одной рукой невероятно молодую Мими. Они смотрели друг на друга, смеясь. У Мими было полно фотографий в старой коробке из-под обуви, но это была единственная, которую она держала у своей кровати.

– Да, я надеюсь. – Он заглянул в пакет. – Хотите посмотреть?

На мгновение я онемела, соображая, как бы мне отказаться. Но отказаться было уже невозможно.

– Мне бы очень хотелось. – Я скорчила любезную мину. На самом деле вовсе мне не хотелось знать, как выглядела Адриенна. Гораздо легче бороться с абстрактным образом и вытеснять из своей жизни призрак, а не конкретную личность с определенной внешностью.

Джон сунул руку в пакет, достал потертый конверт и загорелыми пальцами вытянул фотографию и дал ее мне.

Сначала я не заметила на снимке воду. Женщина в центре приковывала внимание, затмевая все остальное. Я знала, что между ними не было родства, но они с Джоном так походили друг на друга, что их можно было легко принять за родственников. Как и Джон, она была очень светлая блондинка, глаза у нее были ярко-зеленые. Она была прекрасна, с великолепной кожей, замечательные черты лица, но было и еще что-то помимо этого. Если харизма могла в таком виде предстать на бумаге, трудно было вообразить, насколько она могла быть изумительна в реальной жизни.

Она смотрела на фотографа с улыбкой Моны Лизы, но в ее взгляде не было робости. Я пристально посмотрела на ее глаза. На первый взгляд они казались мне такими же, как у Джона, но я ошиблась. Его взгляд можно было прочитать, его эмоции легко различимы. Но глаза Адриенны отличались даже по цвету: на ярко-зеленый фон ложились тени. Я держала снимок за уголок и думала, что, если пригляжусь поближе, смогу различить что-то, что она желала скрыть.

– Она прекрасна, – сказала я, ненавидя это слово, зная, что это было все равно что называть цунами волной. Я заставила себя перевести взгляд на остальное на снимке и увидела, что она стоит на палубе парусной яхты, держа веревку с уверенностью, свидетельствующей о том, что она знала, что делает. Она обернулась через плечо взглянуть на окликнувшего ее фотографа.

– Кто ее снимал? – спросила я, неохотно возвращая Джону фотографию.