Мария Метлицкая - Миленький ты мой

Я молчала. Раиса засуетилась и полезла в ящик стола.

– Вот! – воскликнула она. – Володькина фотография!

Она сунула карточку мне в лицо.

– Правда ведь – симпатичный?

На меня растерянно и хмуро смотрел дебелый и рыхлый, объемный, как гора, очень светлый, почти безбровый молодой человек. У него было лицо психически больного человека: полуоткрытый рот, пустые глаза…

Я кивнула:

– Да… симпатичный. Но… Раиса Анатольевна! Это… не для меня! Вы уж простите… Я… люблю одного человека и собираюсь за него замуж.

У Раисы дрожали руки. Дрожали губы – вот-вот заплачет.

Я встала и, не глядя ей в глаза, сказала:

– Вы уж… крепитесь! Может, все обойдется…

И быстро вышла из кабинета.

Я была почти уверена, что она мне предложит уволиться. Но ничего такого не случилось. Раиса Анатольевна спокойно проходила мимо меня, и все осталось, как было и раньше.

Мы просто старались с ней не встречаться глазами… И нам это хорошо удавалось.

Да… все это было бы смешно, когда бы не было так грустно…

Но скоро мне пришлось уволиться по собственному желанию – моя мадам сломала себе шейку бедра.

И я поняла, что ничего – ни-че-го! – в жизни нельзя планировать и предугадывать!

Старая идиотка! Чтобы так!.. Нет, старая корова без зачатка мозгов!

Я проклинала себя и поносила самыми страшными словами. Устроить такой аттракцион!.. Теперь, как я понимаю (а не понимать здесь мог только кретин) – жизнь моя, в общем, закончилась.

Только, к большому моему сожалению, закончилась она не совсем.

Какое-то время она еще будет продолжаться – тянуться вместе со мной, как старая и ржавая баржа на мелководье.

Она будет мучить меня, доканывать, издеваться. Что ждет меня? Сердце у меня вполне приличное. Давлением я почти не страдаю. Сосуды еще ничего. Анализы – как у девицы (слова участкового Германа Ивановича, дай бог ему здоровья!).

Только я превратилась в лежачую больную – вот, собственно, и все! Как говорит Евка, «всех дел-то!».

Я не могу самостоятельно умыться, провести гигиенические процедуры. Я не могу, пардон, сходить в туалет! Вскипятить чайник и сделать себе бутерброд.

Я ничего не могу. Ничего! На все – на самую малость, на самое простое и ничтожное действие – мне нужна посторонняя помощь!

Ну… каково? Я и так не слишком держалась за эту жизнь – хватит, пожила. И в целом неплохо! Все мне про эту чертовку известно! Никаких сюрпризов, никаких новостей. Ничего и ни от кого я не жду. Но валяться в таком состоянии?.. Ждать, пока мне подадут стакан воды и поменяют памперс? Зависеть от чужого настроения? Нет, я не хочу! Я точно знаю: я так не хочу!

Говорили с Евкой… Долго говорили. Сначала она кляла меня, на чем свет: «Какого черта ты полезла на эту стремянку?»

Она права! Я вяло оправдывалась, но потом согласилась. И понадобился же мне этот чертов альбом с фотографиями!.. Хотела показать его Лиде.

Оттуда и полетела… Полет шмеля или… старой кретинки.

А когда я расплакалась, Евка стала меня утешать. Говорила, конечно, банальности. Но от них мне становилось полегче.

– Во-первых, – монотонно говорила Евка, – у тебя есть твоя Лида! А это не просто плюс, а огромное счастье! В твоем-то херовом положении. Во-вторых – есть жилье. В смысле, большое! Вы с ней не помеха друг другу. В-третьих – есть деньги. Пусть небольшие, но есть.

Это она про мои накопления (с пенсии Краснопевцева). Я, в отличие от нее, никогда не была транжирой.

– В-четвертых – у тебя прекрасный участковый – твой обожаемый Герман! А у меня – злобная крыса Чунгурова. Бесплатного корвалола у нее не допросишься!..

Евка рассказывала мне, как она почти привыкла к своей малоподвижности. К малоподвижности!.. Но она-то – пусть и с трудом – может сама добраться до ванной, кухни и туалета!

А вот я не могу…

– Телевизор! Ты ж его любишь! – хихикнула Евка. – Хлебом тебя не корми! Книжки можешь читать… – Тут Евка вздохнула. – Хотя… Тебе это не очень-то надо.

Это она про себя – читать Евка всегда обожала. А к старости совсем сдали глаза.

Помню, как она мечтала: «Вот выйду на пенсию и начитаюсь!..»

«А сейчас… Две страницы и… все поплыло!» – жалуется она.

– Да! – оживилась Евка. – Начни вышивать! Ну или вязать. Сейчас таких развлечений полно! Послушай музыку, наконец. Всегда себя можно чем-то занять.

Я ненавижу советы. До зубного скрежета ненавижу!

Я слушала ее и думала о том, что мне совсем ничего не хочется. Совсем ничего…

И еще… я боялась! Я боялась, что моя Лида… уйдет от меня! На черта ей такой расклад, такая ситуация? Это ведь не обед приготовить или съездить вместе на Арбат погулять.

На черта ей чужая лежачая старуха? На черта ей памперсы и пеленки?

Она сбежит от меня… Сбежит и правильно сделает! И я бы сбежала.

На угол она себе заработает. На кусок хлеба тоже. И на черта ей я, со своими мокрыми и грязными тряпками? Ей, молодой и здоровой?

Я боюсь. Я очень боюсь, что она уйдет. Я так боюсь, что, когда она выходит из дома, я вся – одно сплошное ухо! Прислушиваюсь к каждому стуку двери. Вернулась? О господи! Какое же счастье…

Какое же страшное дело – зависимость! Человек, конечно, зависим всегда – от родителей, от детей, от мужа, жены. От количества денег. От погодных условий. От общественного и постороннего мнения. От политического строя. От катаклизмов. От случая. От коллег по работе. От начальства. От здоровья – своего и своих близких. От случайных совпадений. От места и времени.

Но! Физическая зависимость одинокого человека… Беспомощного и одинокого…

Страшнее этого нет ничего.

Я поделилась своими опасениями с Евкой. Та ответила:

– Ну отвалит твоя Лида… Найдешь другую! Этих Лид, знаешь ли… Пол-Москвы! Да за комнату и за тарелку супа… Будут грести за тобой и еще кланяться, не психуй!

Легко сказать…

Я не хочу «другую». Я не хочу незнакомого и постороннего человека. Я хочу мою Лиду. Я привыкла к ней, и я ей… доверяю.

Она, моя Лида (я уже говорю «моя»!), восприняла эту нашу «новость» внешне спокойно. Хотя, понятно, расстроилась. Поругала меня: «Как же так, Лидия Николаевна? Как же вы такое сообразили?» Но потом взяла себя в руки и начала действовать.

Вызвала платного хирурга для консультации. Я просила Германа Ивановича, но Лида отказалась: он – терапевт! И при чем тут вообще он?

Даже разозлилась на меня. Я сейчас с ней не спорю – во всем соглашаюсь.

Понимаю: кончилась старая жизнь и начинается новая. Где хозяйка – она, моя Лида.

Хирург предложил лечь в больницу. Я испугалась. А Лида сказала: «Ни за что и никогда! Сама буду ухаживать».

Врач вздохнул и спросил: хорошо ли она это все себе представляет?

Лида спокойно ответила, что очень даже хорошо: тяжело и долго болела ее мать.