Мария Метлицкая - Миленький ты мой

А у них, судачивших в подсобках магазинов да за прилавками на вещевых рынках, этих перспектив не было вовсе. И даже не светило пока…

Получалось, что я, Лида, живу куда лучше, чем все мои товарки! В шикарной квартире, бесплатно, да еще и совсем рядом.

В подробности я никого не посвящала.

И еще в тот день мне хотелось сбежать от нее. От вечного запаха корвалола, который она хлестала как ненормальная, веря в его чудодейственную силу, как в волшебство. От ее нытья, сто раз слышанных-переслышанных рассказов о прошлой жизни. От вечных крошек на столе и на полу, от грязной посуды. От невыносимого, постоянного звука телевизора. От запаха старости, который, как ты ни бейся, не выветривался ни за какие коврижки.

Фильм мне не понравился… Не спасли его ни Ди Каприо, ни Кейт Уинслет. Был он каким-то тягомотным и муторным. А когда у главной героини начался выкидыш и на пол потекла ярко-красная кровь, мне стало нехорошо, и я отвернулась. Вспомнила про свой аборт и все, как вчера… Даже запах операционной и палаты…

Я всегда была чувствительна к запахам.

И Герман Иванович мне не нравился. Совсем. Я подумала, что никогда-никогда я бы с ним… не смогла!

Наверное, меня и привлекло в нем то, что к нему… совсем не тянуло. Он был не опасен. Мне он не нравился как мужчина, как человек и как личность. Вроде есть он и… нет его! Идет рядом со мной человек и – ни-че-го! Никакой опасности для меня, абсолютно!

Да и вел он себя спокойно. Даже индифферентно: за руки не хватал, не прижимался, руки на колено не клал…

После сеанса Герман предложил погулять – погода стояла прекрасная. «Ну что ж, пройдемся», – согласилась я. Домой идти мне не хотелось.

Да и вечер был и вправду чудесный – теплый, безветренный, тихий.

Мы шли по улочкам старой Москвы, и я подумала, что впервые гуляю вот так – как обычный житель большого города, как свой. Никуда не спеша, неторопливо, спокойно, бесцельно.

Потом мы посидели на лавочке. В воздухе пахло прогретым за день асфальтом и чем-то сладким, печеным, ванильным.

Он предложил мне зайти в кафе. А я почему-то испугалась, тревожно посмотрела на часы, а потом махнула рукой: да что тут такого? Да куда она денется, моя «прелесть» королевская? Да в конце концов, кто она мне?..

Мы зашли в милое и уютное кафе на тихой улочке и уселись за столик, стоящий на улице под огромной липой, которая скрывала его от дороги.

Тихо играла музыка – по-моему, джаз или блюз… Я в этом не разбираюсь. И было как-то спокойно на душе, совершенно спокойно… Удивительно и незнакомо спокойно…

Мы заказали чай и варенье. Варенья было такое разнообразие, что я удивилась: из роз, из зеленых орехов, из белой черешни, кизила, инжира…

Я и не знала, что такое бывает.

К варенью принесли теплые булочки, присыпанные сахарной пудрой – словно первый снег на детском помпоне.

Только сейчас я почувствовала, как голодна! И стала намазывать варенье на булочки. Было божественно вкусно! Чай пах корицей и медом, какими-то неизвестными мне травами и лимоном. И это было, пожалуй, самое вкусное из того, что я когда-нибудь ела.

Мы говорили о Москве. И он, тоже приезжий, рассказывал, как долго этот город не принимал его, отторгал, отбрасывал назад, надолго отбрасывал… Как пытался его переломать.

Рассказывал про кошмарные съемные углы – с крысами и клопами. Про пьющих соседей, про драки и поножовщину в рабочем районе, ничем не отличающемся от рабочего района любого провинциального города. «Мне даже казалось, – признался он, – что я не в Москве, а там, у себя, в маленьком рабочем поселке, недалеко от Ярославля».

Как страшно и дико пил отец и страдала мать. Как он мечтал вырваться оттуда – любыми способами, только чтобы не проживать подобную жизнь. Как уехал в Ярославль и поступил в институт, и мать гордилась им и считала его почти что богом. Рассказывал про свою жизнь в общежитии и бесконечном голоде – хлеб, маргарин, сладкий чай… А он мечтал о Москве, мечтал о новой, красивой и чистой жизни.

Я слушала Германа и видела себя. Мы были похожи, как сиамские близнецы! И это сближало нас и роднило.

Потом мы поймали машину, и он отвез меня домой. Обошлось безо всяких прикладываний к щечкам и ручкам. И это тоже было приятно и неожиданно. Впрочем, что это я о себе возомнила? Я давно не считала себя привлекательной женщиной. Я вообще не считала себя женщиной. Так, рабочая лошадь, ищущая удобное стойло…

Мы стали встречаться. Не часто – раз в неделю, не больше. Ходили в кино, съездили на ВДНХ. Гуляли по Арбату.

И снова – ни разу! – он не приобнял меня и не попытался поцеловать.

И я стала понемногу ему доверять…

Подумала: ну что ж… Значит, так. И очень неплохо! В конце концов, у меня появился здесь друг. Ну или приятель.

А однажды он пригласил меня в гости. Жил он на Шаболовке, снимал комнату у какого-то старого художника-вдовца.

Я согласилась. А что мне угрожало? К тому же хозяин наверняка находился дома. Дед, как я уже знала, был древний и почти неходячий.

Я поехала к нему в воскресенье.

Квартира была запущенной – это сразу бросилось в глаза – и очень темной. Огромный коридор, захламленный до невозможности, из которого на меня сразу пахнуло мужским одиноким бытом.

В конце коридора виднелась дверь в комнату. Хозяина не наблюдалось. Мы зашли в его комнату, и я удивилась: комната была большой, полукруглой, с эркерным окном во всю стену. На окне висели тяжелые бархатные гардины зеленого цвета.

Круглый стол посередине, на котором стояли чашки с блюдцами, два бокала и крупно нарезанный торт. Пара венских стульев дополняли композицию романтического ужина. Еще бутылка вина, лимон и коробка конфет.

В углу комнаты, у стены, стояла кровать, покрытая странным, на мой взгляд, пледом – ярко-красным, усеянным фиолетовыми розами. Такое турецкое или китайское барахло, которое обожают деревенские тетки. Бр-рр! Конечно, на вкус и цвет… Но все же… Чтоб у мужчины? Такое?..

У кровати, на полу, лежал синтетический коврик с рыжей лисичкой. Тоже как-то… смешно. На широком и мощном подоконнике громоздились книги по медицине и ни одного романа. В другом углу на деревянной этажерке стояли какие-то фотографии. Подойти ближе и рассмотреть мне было как-то неловко. Большой современный телевизор. На табуретке у кровати лежал ноутбук. Да! За дверью стоял холодильник – старый и пузатый «ЗИЛ». О таком мечтала когда-то баба Маня. Ох как мечтала…

Герман был взволнован и суетлив. Мы сели за стол, и он налил вина. Поднял бокал:

– Ну, за знакомство?

Я усмехнулась:

– Вот как? Сегодня и за знакомство? А мы не опоздали слегка… выпить за это?

Он чуть поморщился и мотнул головой:

– Нет, не опоздали! Именно сегодня будет у нас настоящее знакомство. Разве не так?