Эрик-Эмманюэль Шмитт - Евангелие от Пилата

Я снова взял перо, чтобы закончить рассказ об этом утомительном дне.

Итак, я расстался с Каиафой в момент, когда Мария из Магдалы вошла в Иерусалим, чтобы возвестить о воскресении Иисуса.

С этого момента у меня не осталось иллюзий: если можно было отмахнуться от рассказа Саломеи, то подтверждение Марии из Магдалы могло раздуть слухи. Из уст в уста, от женщины к женщине история неслась по Иерусалиму. Конечно, виноваты были не только женщины. Они способствовали быстрейшему распространению слуха, хотя им меньше доверяли.

Когда во второй половине дня в Иерусалим ворвались двое мужчин и, в свою очередь, стали уверять, что видели Иисуса, я понял: ситуация необратимо изменилась. Придется собрать все силы, чтобы справиться с врагом, который задумал весь этот гигантский обман.

Я удалился на самый верх крепости Антония. Мои шпионы доложили мне о речах этих двух пришельцев.

Я разложил все детали по полочкам. Каждое событие было знаком; надо было найти за этими знаками связующую мысль, для меня неуловимую.

Мужчины говорили практически то же самое, что Саломея и Мария Магдалина. Они покинули Иерусалим после пасхальных торжеств и возвращались к себе домой. Близилась ночь, когда они подошли к Эммаусу. И увидели человека в капюшоне, сидевшего на обочине дороги. Он присоединился к ним. Они его не знали, но что-то в его облике показалось им знакомым. Они разговорились. Оба паломника поделились с незнакомцем своими надеждами на Иисуса и сказали, как были огорчены его казнью. И тогда странник вошел вместе с ними на постоялый двор Эммауса и сообщил им, что они не должны испытывать печали и чувствовать себя покинутыми, потому что учитель по-прежнему находится среди людей. И при свете масляных ламп они узнали его. Иисус попросил их вернуться в Иерусалим и провозгласить радостную весть. Затем он исчез, но они даже не заметили как.

Первое, что показалось мне крайне подозрительным, было слишком точное совпадение рассказов. Мой дорогой брат, ты прекрасно знаешь тщеславие человеческой натуры: нам известно, что свидетели не видят вещи одинаково и рассказывают о происшедшем всегда по-своему. Я считаю, что несовпадения, странности, даже противоречия в показаниях и есть единственные признаки их истинности. Здесь полная идентичность рассказов попахивала ложью. Кто-то велел лжесвидетелям дословно заучить рассказ и хотел тем самым создать иллюзию правды.

Мне оставалось найти того, кто стоял за всем этим. И в этом, мой дорогой Тит, твой брат показал себя во всем блеске. Сравнивая улики, я заметил руку, действующую из тени. Саломея якобы видела Иисуса у входа в малый дворец Ирода. Мария Магдалина встретила его в садах Ясмет, на угодьях, принадлежащих семье Ирода, где он охотится, когда живет в Иерусалиме. И наконец, у Эммауса располагается любимая летняя резиденция царя. Ирод, Ирод, Ирод! Именно он замыслил этот заговор.

Сомнения отпали, и я в сопровождении манипулы прибыл в малый дворец Ирода.

Хуза, управляющий Ирода, не сумел скрыть ни удивления, ни страха, когда увидел меня. Его рот скривился, от щек отхлынула кровь. Он стал придумывать объяснения, пытаясь помешать мне проникнуть во дворец.

– Царь почивает. Он недавно вернулся с охоты. Он праздновал и пил…

– Не сомневаюсь, дорогой мой Хуза, что в данный момент Ирод пьян. Разбуди его, облей, если надо, водой – он терпит воду лишь на улице – и объяви о моем приходе.

Хуза исчез. Я услышал ворчание, потом вопли в глубине дворца. Наконец появился Хуза, распахнул передо мной бронзовые двери зала приемов.

– Пилат! Друг мой, Пилат! У тебя самые красивые пряжки во всей Римской империи!

Бледно-зеленый Ирод возлежал в глубине зала на множестве подушек, словно устрица в открытой раковине, и приветственно размахивал руками.

– Пилат! Пилат! От тебя пахнет лучше, чем от женщины! Кожа у тебя нежнее, чем у любой блудницы! Как же должен любить тебя Тиверий!

Я давно привык к двуличию Ирода, к его шумным чрезмерным похвалам с намеками на любовную жизнь, к открытому двуличию, чисто восточному и цветистому в словах. Лицемерие стало его сутью: он пытался показать мне, что рад видеть меня, что принимает меня с открытым сердцем.

– Вы просто очаровательны, вы, римские чиновники. Поглядите на этого сердцееда. Выбритое лицо, подрезанные и завитые горячими железными щипцами волосы, безволосые руки и ноги, умащенное и надушенное тело. Мне говорили, Понтий Пилат, что ты моешься каждый день! Ежедневно, разве такое возможно? Какая восхитительная утонченность! Уверен, твоя супруга, очаровательная Клавдия Прокула, должна радоваться, что имеет гладкого, как галька, мужа! Счастье, что она не вышла замуж за одного из нас. Она бы лишилась чувств, так мы воняем… Особенно я, ведь я не в ладах с водой. Спроси у Иродиады, моей старой обезьяны!

Он оглушительно расхохотался. Я уже привык пропускать мимо ушей чудовищные пошлости, сдабривающие его речь: все это следовало отнести на счет его прекрасного расположения духа.

Я огляделся вокруг и заметил, что на многочисленных ложах спали юные обнаженные рабыни. Ирод заметил мой взгляд:

– Да, если бы вокруг меня не было прекрасной плоти, я решил бы, что уже лежу в могиле. Знаешь, мне уже шестьдесят лет, почти не осталось волос, и нет ни одного зуба. Но отсутствие клыков не значит, что у меня нет аппетита!

– Я считал тебя очень набожным.

Он помрачнел и движением руки отослал Хузу и прочих свидетелей. Двери закрылись, оставив в зале только нас и спящих девушек.

– Я даже не дотрагиваюсь до них. И даже если бы захотел, не смог бы. Молодым я мог разбить орех своим копьем. Пилат, это правда, оно было твердым, как древесина олив. Сегодня я не могу справиться даже с гнилой смоквой. А ты?

Вместо ответа я рассмеялся. Я знал, что любой разговор с Иродом всегда начинался с непристойностей.

– А ты? – повторил он.

– Ирод, я пришел к тебе не для того, чтобы говорить о своих постельных подвигах.

– Подвигах? Значит, у тебя все хорошо. Я тебя спрашиваю об этом, потому что иногда говорю себе, что слабость моя происходит скорее от власти, чем от старости. Но ты утверждаешь, что… А Тиверий? Он старше меня и имеет еще больше власти! По твоим сведениям, он все еще способен…

– Ирод, я точно об этом ничего не знаю.

Конечно, я лгал. Мы оба знали, что Тиверий давно уже ничего не испытывает и вынужден устраивать ошеломительные оргии, чтобы ощутить хоть каплю плотского желания. Но, пытаясь заставить Ирода сменить тему разговора, я решил погрешить против истины.

– Но, вообще-то, мне говорили, Ирод…

– Что же? – спросил он со страстью в голосе.

– Тиверий остается… очень свежим.

Ирод уронил голову на грудь, он выглядел усталым и разочарованным. Казалось, его лишили последней надежды.