Наталья Симонова - Жизнь как цепочка обстоятельств (сборник)

– Ну, что ты, – отмахнулась польщенная Нина. – Да любая баба на моем месте…

– Нет, не любая. И дай тебе бог, Нинок! И мне дай бог, и чтоб нам потом ни в чем не раскаяться.

«Дамы и господа! Наш самолет пошел на посадку… Пристегните ремни, приведите ваши кресла в вертикальное положение…» – донеслось с потолка. Нина озабоченно пристегнулась и принялась рыться в сумке, перебирая подарки Роберто. Катя машинально нащупала пряжку ремня, закрыла глаза и беззвучно заплакала, не чувствуя боли, просто потому, что слезы уже были заказаны и столпились в глазах, ожидая выхода.

Расхожая пословица про волка, которого не судьба приучить смотреть в противоположную от леса сторону, корит переметливого хищника за неблагодарность: сколько, дескать, ни корми, а тот все за свое… Но так ли уж виноват волк? Да может, он и сам с содроганием глядит на этот равнодушный, заснеженный лес? Может, он всей душой и рад бы разделить идеалы тех, для кого сытая жизнь означает жизнь удавшуюся. Но что делать, если по-другому этот зверь устроен и смотрит в лес вопреки отличной кормежке и бежит, когда случай представится, не владея собой? А вот найдет ли еще в лесу счастье, нет ли… Ну так хоть поищет.

Чего только не наговорят о счастье! И в борьбе-то оно, и в семье, и в труде-то оно, и в богатстве… Разноголосица доказывает, что счастье бывает разное.

…Аля с самого детства чувствовала себя счастливой, а почему – не особенно задумывалась. Но поводов было достаточно. Например, она всегда мечтала стать врачом, не сомневалась, что станет им, и была счастлива уже от этого. Причем медицину любила не столько в альтруистическом или научном, сколько в лингвистическом смысле: больше всего ей нравились слова, всякие околомедицинские термины. Она читала журналы, специально выписанные для нее мамой, и замирала от распиравшего ее восторга.

– Дэ-эН-Ка… Вау! – восклицала Аля-шестиклассница, вникая в популярные статьи. – Де-зо-кси-ри-бо-ну-кле-ино-вая кислота, – прочитывала по слогам. – Дезокси-рибо-нуклеиновая, – медленно произносила вслух, запоминая. Отрывалась от журнала и смотрела в окно невидящими глазами. Звуки дивного слова потрясали ее, волновали воображение и чувства. – Только в мед , – шептала Аля в восторге. – Только врачом! И всегда, всегда вот так… Дезокси-рибо-нуклеиновая!

И в самом деле, какая она была счастливая, все, все ей дано было авансом: красота, обаяние, прелестная смешливость, отличные способности, достаток в семье и комплект образцовых родителей.

Аля словно родилась таким человеком, которому все позволено. Даже если ее поступки не нравились, все равно ей все всё прощали, по-другому было просто невозможно: эти ясные глаза, эти ямочки на щеках, эта трогательная, милая рассудительность – Аля с рождения умела проникать и западать людям в души. Потому ее редко покидало пронзительное счастье избранника, баловня судьбы, которого в будущем, уж конечно, ожидают еще большие чудеса избранности. Лишь иногда накатывали словно бы приступы какой-то неудовлетворенности, особенно когда она тщетно искала близости со слишком занятыми родителями. Но тоска очень быстро проходила.

– Не вешай нос! – нежно командовала мама, проносясь мимо дочки в вихре напряженной деловой и светской жизни.

– Мам, но мне скучно одной, – робко скулила девочка.

– Тогда не будь одна! – мать на секунду присаживалась рядом. – Не нравится одной – найди себе компанию. Не можем же мы с папой жить только твоими интересами! У нас еще и свои есть, так или нет?

– Да, конечно… – Аля вяло соглашалась, уступая маминым ожиданиям.

– И вообще, – поучала мать ласково, но твердо, – в жизни все так устроено, что никто тебе всего сразу не даст. Неглупый человек сам о себе печется, а не ждет подачек от других. И ты будь умницей! – звучало как призыв. Мама целовала Альку и проносилась мимо.

Но это частности. В целом Аля почти постоянно чувствовала себя счастливой. Счастливой вообще. А были и минуты особого восторга, например когда мать брала ее с собой, в свой взрослый мир (всегда с условием, что дочь «будет умницей» и в мамином мире не нарушит благонравной молчаливой созерцательности).

Хорошо, конечно, было бы, если бы мама долго-долго посидела с ней, пошушукалась интимно, пожалела бы ее – пусть и не из-за чего! Все равно… Но у той совсем не было времени на пустяки, да и не умела она этого. Зато у Альки были самые красивые наряды, самые умопомрачительные игрушки, самые редкие книжки… Блестящие подарки и разовые светские выходы волновали, как ослепительные вспышки. В принципе, она привыкла воспринимать материальную компенсацию в качестве полноценной замены душевности. Утешаясь ею в будничной заброшенности, девочка привычно ожидала новых вспышек.

Переживания особенного счастья с детства ассоциировались у Али с преодолением законов гравитации. Ей казалось – она летает, казалось – она парит. Со временем прибавились и метафоры экстремального характера: ураган, пожар, сумасшествие… Но это позже, когда ее впервые серьезно поразила любовь.

Альбина влюбилась до умопомрачения, а ей только-только исполнилось семнадцать. Тут-то и родились сравнения с пожаром и наводнением.

Он был взрослым, совсем взрослым мужчиной, старше Альки на целых десять лет, и она смотрела ему в рот, что бы он ни сказал. Обычно насмешливая и самоуверенная, с ним Аля становилась восторженной и самозабвенно послушной. Когда ей исполнилось восемнадцать, они поженились. И надежды на счастливое будущее, в ее годы равные абсолютной уверенности, оправдались на все сто процентов.

Но только для первых трех-четырех месяцев.

Через полгода молодая жена утратила последние сомнения в том, что ее спутник – далеко не идеал мужчины. Все изменилось к худшему и продолжало меняться на глазах.

Ее раздражали грязные носки, которые, снимая, он швырял под стулья. И то, что, возвращаясь с работы, муж садился перед телевизором и часами щелкал пультом, бездумно перескакивая с программы на программу. И в постели всегда начинал одинаково: те же слова, те же движения… И долго брился по утрам, занимая ванную; и норовил командовать Алей, как солдатом; и вечно, как ей казалось, успевал схватить и съесть с общего блюда лучший кусок, пока она, со своей склонностью к эстетизму во всем, разглаживала какой-нибудь замявшийся уголок на скатерти или в погоне за симметрией переставляла солонку… Альбина попробовала жаловаться маме, но та только посмеялась над ней и, нежно поцеловав, покинула дочку ради каких-то дел быстрее, чем собиралась.