Дэниел Киз - Пятая Салли

– Я только один раз позвонила, и то из-за дурного сна! Почему Анна говорит, будто я названиваю каждую ночь? Я все еще люблю тебя, Ларри.

– Что? Опять снова-здорово? Когда ты прекратишь эти свои манипуляции? Когда перестанешь лгать? За последний месяц ты нас три раза будила. Мало того, что ты домогаешься меня на работе, так тебе еще непременно надо звонить после двух ночи! Ты меня достала уже! Сколько можно? Чего ты добиваешься? Ты разрушила наш брак; ладно. Я начал новую жизнь, так ты и тут покоя не даешь. Больше года прошло, а тебе все неймется! Когда ты только образумишься?

– Я лечусь, Ларри. У психиатра. Мне уже лучше. И у меня теперь постоянная работа. Я работаю официанткой. Скоро сама смогу себя обеспечивать, без твоих алиментов. Я не хотела тебя беспокоить, просто я все время думаю о тебе. Знаешь, как это тяжело? И я волнуюсь за детей.

– Зря волнуешься. Мы с Анной о них заботимся.

– Анна им не мать. Я их мать, и я – твоя жена.

– Салли, не начинай. Мы с тобой развелись. Теперь я женат на Анне. Она любит Пенни и Пэта как родных детей.

– Как родных? Быть не может! Потому что они ей не родные. Это мои дети, Ларри! Я их никому не отдам! Чем с мачехой жить, так лучше уж пусть…

Салли не договорила – перед ней снова возникли два маленьких утопленника. Что она несет? Что у нее за мысли такие?

– В смысле, я не то имела в виду. Прости, Ларри. Я только хочу, чтобы все было у нас с тобой, как раньше…

Раздался щелчок – Ларри повесил трубку.

Салли легла, завернулась в одеяло. Ладно, по крайней мере, дети живы и здоровы. Можно спокойно спать.

Тут-то я и вышла. А почему нет? Время для выхода не хуже, чем всякое другое. Мой мозг прокручивал сказанное нынче Роджером. Спать совсем не хотелось. Я оделась и пошла поговорить с Мерфи. Сейчас-то я понимаю: это дико звучит, нормальные люди не разговаривают с манекенами. Просто других собеседников у меня тогда не было. Конечно, появился Роджер, но с ним так, как с Мерфи, не потолкуешь. Не поймет. В конце концов, имею я право на собственного воображаемого друга?

Мерфи исправно нес службу в витрине – правая рука поднята, левая сжимает дубинку.

– Привет, Мерфи. Что-то мне не спится. Давай поговорим, – произнесла я и уселась на крыльце. – Как я тебя понимаю, Мерфи! Стоишь на посту ночь за ночью, смотришь, как другие идут развлекаться. Тебе нельзя – ты работаешь. Бдишь. Спорим, у тебя та же мечта, что у меня? Ты ведь мечтаешь, чтобы бог сделал тебя живым человеком, правда? Помнишь сказку про Пиноккио? Мне она всегда ужасно нравилась. Оскар читал ее Салли. Знаешь, Мерфи, чем там дело кончилось? Пиноккио стал человеком. Ты тоже можешь стать человеком. В мире, наверное, миллионы таких, как мы с тобой – воображаемых друзей, – которые хотят стать настоящими.

Мерфи молчал, но я и не ждала от него ответов. Достаточно было, что он меня слушал.

– Видишь ли, Мерфи, в чем проблема… Салли не верит Роджеру. Не знаю, хорошо это для нее будет или плохо, если она смирится с диагнозом, если поймет – мы тоже существуем? Роджер мне сказал, лечение не в том состоит, чтобы меня уничтожить. Думаю, он не лжет. Только вдруг он и сам точно не знает?

Мерфи слушал, по обыкновению, грустно улыбаясь.

– А вдруг Салли или Нола убьет себя? Что тогда будет со всеми нами? Я всегда считала, что после смерти тела души освобождаются, сколько бы их в теле ни было. Если тело Салли умрет, каждая из нас получит по заслугам. Кто-то отправится в ад, а кто-то – в рай. Вряд ли бог пошлет меня на страдания за то, что натворили Джинкс и Белла. Мы-то с Салли – чистенькие. Мы заслуживаем места в раю. А ты как думаешь, Мерфи? Насчет Нолы? Я пока насчет Нолы не решила. Она в целом неплохая, вдобавок образованная. Однако не верит в бога. Поминает имя господа всуе и ужас что говорит о нашем правительстве. У нее всякие идеи – коммунизм во всем мире, а может, и кое-что похлеще. Например, Нола – она за поправку о равных правах [9], представляешь? Когда она про эту поправку думает, я готова с ней согласиться. Потому что я тоже считаю, все должны быть свободными и равными. Но когда вмешивается Белла, когда начинает объяснять: мол, лучше оставить все как есть, потому что женщины умеют управлять мужчинами исподволь, – тогда я соглашаюсь с Беллой, тогда мне кажется, что Нола ошибается. А еще Нола хочет легализировать аборты. Разве таких, как она, пускают в рай? По-моему, нет. Не то чтобы Нола сильно нагрешила – подумаешь, пару-тройку книжек стырила, – но у нее вредные идеи. Как считаешь, Мерфи, можно угодить в ад за одни вредные идеи, без поступков, а? Например, самоубийство – это же грех, так? А если оно не удалось, значит, и греха не было?

Я отлично представляла, как именно ответил бы Мерфи, если б только мог. Что не знает и что это знать вообще никому не дано.

– Иногда, Мерфи, я думаю про нашу компашку, которую Роджер называет множественной личностью, и мне кажется, если бы одна из нас умерла и отправилась без разницы куда, в ад или в рай, прочие остались бы жить. Тогда я узнала бы, что происходит после смерти, прямиком от очевидца… Занятно было бы, правда?

Я чувствовала, что Мерфи со мной полностью согласен.

– Скажи, Мерфи, разве я не достойна быть живой, настоящей? По-моему, еще как достойна.

Я проговорила с Мерфи до четырех утра. Под конец разговор уже велся силой мысли, я почти умоляла Мерфи помочь мне.

Он благословил меня своей воздетой правой рукой, и мне полегчало. По ходу беседы я в себе много чего открыла, правда-правда. Появилась надежда: даже когда Салли смирится с диагнозом, в ее мире найдется местечко и для Дерри.

На следующее утро Салли проснулась с чувством стыда – зачем только она звонила бывшему мужу! Сначала она хотела снова позвонить и извиниться, но рассудила, что только взбесит этим Ларри. Определившись насчет звонка, Салли стала прикидывать, что бы надеть. Почему-то все вещи в платяном шкафу казались никуда не годными. Она решила, что пора обновить гардероб.

И поехала на метро в «Хортонз». До самой Тридцать четвертой улицы сидела вся напряженная. Конечно – начиталась про нападения в поездах подземки. В каждом мужчине, особенно в молодом, Салли мерещился преступник. Однако больше всего ее страшили подростки. Вот-вот подскочит какой-нибудь юный наркоман и вырвет сумочку, чтобы наскрести на дозу. Определенно, Нью-Йорк стал кошмарным местом.

Салли вздохнула с облегчением, лишь переступив порог торгового центра. Здесь она бывала частенько, здесь все было почти родное. И все-таки Салли несла сумку именно так, как рекомендовано во всяких памятках, выпускаемых властями, – продев руку в ремешок, плотно прижав к боку.

Она купила два платья, брюки и купальник. Еще совсем недавно Салли ни за что бы не выбрала эти вещи – слишком «молодежные», слишком «дерзкие», на ее прежний вкус. Денег осталось ровно на дорогу домой. Салли решила, что пора бы ей уже завести в «Хортонз» кредитку.