Дэниел Киз - Пятая Салли

И Джинкс увидела себя этим потоком. Он рождался среди снегов и льдов, на горной вершине, и с каждым ярдом продвижения в долину становился полнее и увереннее. Поток не смущался преградами – он затоплял и сухостой, и расселины, и лощины.

– Поток озлобления и отчаяния сливается с бурной рекой. Широкий, мощный, как Миссисипи, мчится он по континенту, который есть – разум Салли…

Ярость – бурная, бешеная – несла и крутила щепки воспоминаний, ежесекундно грозя разлиться, выйти из берегов, затопить прерии моего разума; ярость стремилась к югу, жаждая слияния с обширным заливом.

– Отныне и навсегда вы – единое целое, – возгласил Роджер. – Ярость, ненависть и страдания Джинкс поглощены любовью Салли. Больше не будет отдельной Джинкс, ибо Салли раскрылась, чтобы принять ее. Теперь есть только пятая Салли, которая, если того потребуют обстоятельства, будет сама выражать свои собственные эмоции – враждебность и агрессию. Когда я досчитаю до пяти, Салли очнется. Ей больше не потребуется отдельное сознание. До самой смерти Джинкс и Салли будут единой личностью. О сегодняшнем сеансе Салли запомнит…

Я с трепетом ждала, когда Роджер начнет отсчет.

– Один…

Послышался плач.

– Два…

Плакал внутренний я-помощник.

– Три…

Мне привиделось искаженное страданием лицо – открытый рот, горящие глаза.

– Четыре…

Внутренний я-помощник впитывал ярость Джинкс, чтобы спасти меня. И это был Оскар.

– Пять…

Я пыталась помешать слиянию, но было поздно.

Оскар и Джинкс исчезли, а я поняла: мой первый помощник отдал жизнь, чтобы слияние состоялось. Мой отец был мертв.

Я проклинала Роджера. Я визжала и осыпала его ругательствами, замолкая лишь для того, чтобы набрать в легкие новую порцию воздуха. Мои пальцы накрепко вцепились в столешницу, иначе я бы расцарапала Роджеру лицо.

– Так я и знал, Салли, что ты меня возненавидишь, – философски заметил Роджер.

– Ненависть – неподходящее слово! Слишком мягкое! Ты мне омерзителен! Ты меня отверг. Ты убил Оскара.

Я потеряла контроль над собой. Меня трясло. По щекам покатились слезы, я рыдала, пока не обессилела.

– Я тебя люблю и ненавижу. Не понимаю, как это может быть.

– Все потому, что к тебе, Салли, вернулись все твои эмоции.

– Я не хочу тебя ненавидеть.

– Со временем, Салли, ты научишься выражать свои эмоции и направлять их в нужное русло. От твоего бездумного благодушия не останется и следа. Отныне ты будешь гневаться исключительно по веским поводам и изливать гнев исключительно на тех, кто его вызвал, а не на кого придется.

– Все не так просто. Я теперь способна вершить зло. Я могу солгать, смошенничать, украсть. И даже убить.

– На это способны все человеческие существа. Но помни: это лишь пятая часть Салли. Остальные четыре обладают разумом и сознанием. Они не допустят злодейства.

– Что меня ждет, Роджер?

– Чистый лист. Тебе предстоит познать себя во всей сложности и противоречивости. Воссоединиться с людским родом. Ты перестанешь искать Оскара. Ты построишь свою жизнь заново.

– Господи, я думала, все будет по-другому. Я ожидала некоего блаженного состояния. Мне казалось, остаток дней я проведу, наслаждаясь всем и вся; я рассчитывала нежиться в лучах любви и насыщать разум новыми впечатлениями. А сейчас почти все прежние ценности предстали мне ничтожными и убогими.

– Это было вполне предсказуемо. Ведь отныне ты видишь мир под другим углом.

– До сих пор я твердо знала, где добро, а где зло; что хорошо, а что – дурно. Мир – большая помойка, так ведь? Люди предают, грабят, убивают друг друга – как на личном, так и на межнациональном уровне. Раньше мне казалось, все решается просто. Единение. Слияние. Плавильный котел [35]. Я мечтала о согласии с собой и единении с миром. Но больше этой уверенности насчет эффективности плавильного котла нет. Откуда-то взялись оттенки, полутона, исключения. Я словно родилась заново в мире, расколотом на фрагменты. Вопрос меняется, едва я начинаю льстить себя надеждой, что нашла ответ.

– Поверь, Салли, очень многие чувствуют то же самое. Другие люди тоже ищут истину. Их принято называть хорошими.

– Однако есть и те, у кого природа двойственная. В ком сплелись добро и зло, – добавила я.

Роджер кивнул.

– Ты теперь достаточно сильна для того, чтобы взглянуть самой себе в глаза. По-моему, Тодд тебя уже заждался.

Я покачала головой.

– Тодд – не вариант. Его интересовала только моя светлая сторона; да, пожалуй, еще он заводился от непредсказуемости прежней Салли. Думаю, нервы Тодда щекотала вероятность, что я могу в любой момент взорваться. Но ставил Тодд исключительно на добро. А это слишком просто. Хорошего человека всякий может любить. Такая любовь не требует душевных усилий. Очень сентиментальщиной отдает. И ханжеством.

– А как насчет Элиота?

– В Элиоте бизнесмен победил человека. Он хотел любить пять женщин по эмоциональной стоимости одной. Нет, ни Тодд, ни Элиот мне не нужны. Они в прошлом. Придется искать другую работу.

– Вроде нет ничего плохого в…

– Ты, Роджер, принял меня всю. Все хорошее во мне и все дурное. Благодаря тебе я стала цельной. Другой мужчина мне не нужен, так и знай.

Он покачал головой.

– Мы говорили о переносе, Салли.

– К черту абстрактные теории. Перенос – форма любви. Которая вполне меня устроит, равно как и другие формы.

– Вот что я тебе скажу, Салли. Давай расстанемся на время – допустим, на год. Посмотрим, как ты будешь себя чувствовать. Когда развеется эффект переноса, когда ты убедишься, что не создала и не намерена создавать новых личностей, когда – и если – ты поймешь, что все еще хочешь быть со мной, мы попробуем снова.

Я чуть не задохнулась – никак не ожидала, что Роджер откажется от меня теперь, после успешного слияния.

– Нет, так не пойдет. Я не готова к самостоятельности. Кому я буду рассказавать о своих ощущениях, о воспоминаниях, которые станут моими, заполнят мой разум? С кем стану делиться планами на будущее…

Роджер протянул мне свою золотую «гипнотическую» ручку.

– Вот, записывай. Для себя. Систематизируй свои воспоминания. Знаешь, пока ты лежала в больнице, у меня появилась новая мультяшка. Девочка шести лет. У нее семь альтеров, из которых двое имеют суицидальные наклонности, один – воплощенная жестокость, а еще один – вундеркинд, играющий на фортепьяно и сочиняющий симфонии. Сама видишь – мне есть кем заняться.

– Боже. Подумать только, какие масштабы приобретает это расстройство.

– Девочка нуждается в помощи. Работая над твоим случаем, я многому научился. Надеюсь, лечение будет успешным. Кстати, первый сеанс – через полчаса. Мне пора. Но я не прощаюсь, Салли. Завтра утром, перед выпиской, я загляну к тебе в палату.