Мария Елифёрова - Смерть автора

Что касается остальных документов, то, по словам Рудольфа Дмитриевича, подлинность достоверно можно установить только для записей самого Моппера. Специалисты, которым он отдавал документы на экспертизу, признали почерк подлинным. Однако подлинность почерка никак не доказывает отсутствия мистификации.

Аутентичность прочих документов вызывает большие сомнения, поскольку практически не поддаётся проверке. Перечислю здесь всё, что мне удалось разыскать относительно лиц, фигурирующих в них.

Дороти Уэст действительно была художественным критиком, писала статьи для The Egoist, Artistic Review и New Art Magazine и умерла в 1952 г. в психиатрической клинике. Образцов её почерка не сохранилось. Время, когда она потеряла рассудок, датируют 1913 г.

Всё, что сообщается в архиве о знаменитом киноактёре Имре Микеше (1881–1939), в основном не выходит за рамки хрестоматийных анекдотов. По мере того как крепла его слава в качестве мопперовского героя, Микеш всё больше спивался и позировал на публику; умер он от инфаркта за два дня до Второй мировой войны, лёжа в обтянутом чёрным бархатом гробу, который снимали в фильме и который он после съёмок использовал для спанья. Лилиана Грей (1892–1981) и Вера Кордофф (1890–1963) — реально существовавшие актрисы; их письма, по-видимому, подлинные, но они не добавляют ничего существенного к газетным вырезкам. «Дневник Лилианы Грей» присутствовал в бумагах в виде машинописной копии; местонахождение оригинала, если таковой имеется, неизвестно.

Об Ингрид Штайн, погибшей осенью 1913 г., а также о католическом священнике о. Патрике Келли нет никаких данных. Церковь св. Женевьевы, в которой он якобы служил, была разрушена при бомбардировке Лондона в 1944 г. и не восстанавливалась.

Нам не удалось обнаружить сколько-нибудь весомых доказательств идентичности Мирослава Эминовича — Друга Алистера Моппера — Мирославу Эминовичу, жившему в XVI в. под прозвищем «Цветочный Воевода» и обезглавленному турками в 1576 г. Многочисленные портреты даже каждого из них в отдельности не похожи друг на друга, хотя тип лица примерно один и тот же. Надо заметить, что для европейца все жители другой страны кажутся на одно лицо, и если Эминович носил такие же усы и кудри, то ему нетрудно было убедить англичан в своём сходстве с Цветочным Воеводой. Рисунков Эминовича, упомянутых Моппером, в архиве не обнаружилось. Возможно, они никогда и не существовали. Доказательств его причастности к смерти Айзека Райхмана и Ингрид Штайн вне записей Моппера нет. Мы с Рудольфом Дмитриевичем направили в Слатину запрос с целью выяснить, жил ли там между 1856 и 1913 гг. человек по имени Мирослав Эминович. Хотя большая часть местных архивов погибла во время войны и при коммунистическом режиме, в остальных человек с такой фамилией не фигурирует. Мы обнаружили упоминания о двух Эминовичах мужского пола, но никто из них не был ни Мирославом, ни портным, к тому же один из них умер в возрасте пяти лет. О «Кристине Эминович» нам по-прежнему известно лишь со слов Мирчи Элиаде, который знал о ней со слов полубезумного на тот момент Егора Пашкевича (судьба Пашкевича после 1946 г. неизвестна). Возможно даже, что речь шла не о той Слатине, в которой правил Цветочный Воевода и которая первой пришла на ум не только журналистке Эльзе Моррис, но и всем остальным — не о крупном городе в Румынии возле сербской границы. Только в одной Румынии несколько городов и посёлков с таким названием, всего же в Восточной Европе около сотни населённых пунктов под названием «Слатина» в шести странах, включая Грецию и Украину. Даже если Эминович говорил правду, искать его во всех многочисленных Слатинах — задача заведомо невыполнимая.

Происходило ли хоть что-нибудь из того, что так потрясает нас в этой истории, в действительности? Или же события того лондонского года сводятся к тому, что Моппер представил публике некоего Мирослава Эминовича, который, позируя в угоду читателям, совершил несколько экстравагантных поступков, в том числе зарубил двух щенков антикварным тесаком? И всё остальное придумано Моппером и его безвестными соавторами, писавшими от имени Дороти Уэст и Ингрид Штайн?

В самом деле, всего четыре источника из всего собрания уверенно говорят о Мирославе как о существе сверхъестественном: статья Степлса и записки трёх человек — мисс Уэст, фройлейн Штайн и самого Моппера. Все остальные не содержат ничего необыкновенного, ибо для того, чтобы напугать своим смехом актёра на съёмках или отрубить голову щенку, не нужно никаких таинственных свойств. О степени надёжности Степлса пусть судит читатель: даже та знаменитая история с чернильницей Стриндберга, которой неоднократно козыряла пресса, не имеет ничего общего с действительностью. Степлс не проникал в кабинет Стриндберга с фотокамерой, а попросту выкрал снимок у одного из друзей писателя, чернильницей же — его собственной — в него кинула бывшая у него проститутка, и вся история сочинена Степлсом для того, чтобы объясниться перед редактором за рассечённую бровь.

Даже если дневники обеих девушек подлинны, это не доказывает ничего. Это доказывает только то, что инспектор Митфорд ошибался и что темноволосый незнакомец, с которым встречалась Дороти Уэст, был всё же Эминовичем. Письма Эминовича к мисс Уэст, вероятно, не попали в руки инспектору, но содержание их самое банальное. Девушка, видимо, несколько раз встречалась с Эминовичем и бывала у него дома (если дневники подлинны, то она не могла независимо от Ингрид Штайн придумать фотографию казнённого партизана, которую не упоминает Степлс). Вероятно, Эминович рассказывал ей какие-то народные предания и упражнял на ней свои гипнотические способности, но, поняв, что девушка страдает психическим расстройством, поспешил порвать с ней. Только так можно понять слова из его последнего письма: «Я предприму последнюю попытку объясниться с вами; если и она потерпит провал, вина будет не моя, а ваша — не пеняйте на меня». Мисс Уэст причудливо перемешала в своих записках реальность с плодами своего прогрессировавшего помешательства. Что касается фройлейн Штайн, то её дневник никак нельзя назвать безумным — но и ничего таинственного он тоже не содержит. Автора дневника можно упрекнуть лишь в чрезмерном легковерии: она упорно видит лишь то, что ей хочется видеть, и, вбив себе в голову, что Мирослав Эминович — вампир, родившийся три с половиной века назад, толкует всё увиденное ею в эту сторону. В конце концов она дошла до того, что стала гоняться за ним с серебряными пулями и в попытке выследить его свалилась с моста на арматуру. Вот и всё. Ну, а записки Моппера — ведь они всё-таки мистификация?

Даже если так — а я склоняюсь к этой версии — нельзя не подивиться образу, который сотворила мрачная фантазия Моппера. Герой, который приходит пить кровь своего создателя, являясь незваным, заставляя трепетать в ожидании своего прихода, — подходящая метафора творчества писателя новейшего времени. Музы умерли; остались лишь автор и герой — беспощадный, высасывающий жизненные силы, друг-убийца…