Ильдар Абузяров - Манекен Адама

– Речь сейчас не обо мне, – отмахнулась Наталья Викторовна, – меня уже ничего хорошего не ждёт. Разве что старость, смерть, темнота. А потом и встреча с Богом.

– С Богом? – удивился Артём.

– Да, я верю в Бога, – призналась Наталья Викторовна, – хотя у меня есть некоторые вопросы.

– Вопросы к Нему?

– Я вот часто думаю, если Бог сотворил всё это великолепие и всю эту землю, если он слепил этот город со всеми зданиями, как слепил Адама из куска глины, а потом вдохнул в этот манекен дух из уст своих, то где эта точка касания потустороннего – посюстороннего? Где точка касания потустороннего и нашего мира, после которой ожил кусок глины? Где она, эта точка касания, в которой Бог дал жизнь мёртвой пластмассе манекена?

– Ничего себе вопросики, – хмыкнул Артём.

Но Наталья Викторовна будто не услышала его удивления.

– Где точка передачи жизни, а значит, и любви Бога? – продолжала она. – Как Бог сотворил этот мир и дал жизнь всему сущему на земле? Ведь если эта точка касания есть, то получается, что Бог не трансцендентен, а имманентен нашему миру. Получается, что он нам равен, что он тоже материален и его в некотором роде можно рассмотреть под микроскопом, а значит, он в конечном счёте смертен, как и всё материальное.

– Я вас не понимаю, Наталья Викторовна, – признался Артём. – Это слишком философски для меня.

– Ладно, – по-доброму улыбнулась Наталья Викторовна. – Скажу проще – старость меня пугает. Но ещё больше меня пугают болезни и смерть. Потому что, когда я заболею, некому будет мне подать лекарства. Некому будет мне помочь и защитить.

– Перестаньте. Вас тоже много чего этакого поджидает! Вы ещё вон какая молодая, – разозлился Артём, но тут же осёкся, устыдившись и своего тона, и своей глупой фразы, понимая, что ничего не может уже ожидать эту женщину, в сорок с лишним лет не обзаведшуюся ни мужем, ни детьми.

– Это потому, что я моложусь и крашусь в яркие оттенки, – съязвила Наталья Викторовна, и Артём вдруг понял, что она сильно спьянилась и потому так разоткровенничалась и разжалобилась. – Если бы ты ко мне приглядывался, то увидел бы морщины в уголках глаз и седые волосы, которых с каждым годом всё больше.

– Седых волос почти не видно! – парировал Артём.

– Видишь морщинки в уголках глаз, – подвела учительница палец к векам, словно ставя иглу на заезженную пластинку, – зрение уже падает, а скоро и глохнуть начну. А вы скоро так похорошеете, что я вас даже не узнаю. И может быть, уже никогда больше не увижу и не услышу…

– Я приду, только свистните, – аж подпрыгнул и присвистнул Артём от возмущения. – Мы с вами обязательно увидимся. Мы уже в следующем году хотим всем классом собраться.

– Когда? – махнула рукой Наталья Викторовна. – Все вы так говорите, а потом и след простыл.

И тут Артём поймал себя на мысли, что Наталья Викторовна с ним кокетничает. Больше кокетничает как с мужчиной, чем плачется. Она будто ищет в нём сочувствия и потому заигрывает с ним.

В это самое время Артём переводил Наталью Викторовну через Аничков мост. И, помогая ей взобраться на дугу с конями, он увидел, как там, под мостом, со звоном брички прокатился катерок с ребятами из класса. А на носу кораблика, словно это не речной трамвайчик, а какой-нибудь «Титаник» доморощенный, стояли Полина и Николай. Ветер по реке стелился холодный и промозглый, Полина в своём лёгком платье ёжилась от холода, и Николай, чтобы её согреть, накинул на неё куртку, но рук не убрал, обнимая Полю за плечи. Артём видел, как Коля то ли целует её в темечко, то ли прижимается к голове Полины подбородком.

От этого прикосновения Артёма передёрнуло. «Первое касание состоялось, – подумал он, – а значит, первая красавица класса окольцована. Должно быть, когда катер выплывет из-под моста, они уже будут вовсю сосаться».

Впрочем, видеть этого Артём не мог, потому что они шли по другой – мёртвой стороне Невского. Наталья Викторовна жила на Садовой, и всю оставшуюся дорогу Артём не собирался проронить и слова – так испортилось его настроение.

– Что-то я совсем утомилась идти на каблуках. Может, посидим? – предложила Наталья Викторовна.

– Давайте, – не смог отказать уставшей женщине Артём, – а где?

– А прямо здесь, в Катькином садике. – И они пошли в сквер перед театром под сень громоздкого памятника и раскидистого платана.

– Клёво здесь! – сказала Наталья Викторовна, вытягивая ноги и скидывая туфли, и Артём в очередной раз удивился этим её молодёжным словечкам: «Клёво», «Катькин садик». Сленговые выражения переключили его мозг. Он будто вновь оказался в школьном дворе у гаражей, в котором ребята обсуждали новость про «училку-шлюху Дженифер из Майами».

И пока Артём вспоминал, как пацаны пускали слюни по американке, мечтая оказаться с «няшей-писечкой» на месте соблазнённых учеников, Наталья Викторовна достала из пакета два яблока, красное и зелёное, одно из которых протянула Артёму.

– Почему зелёное себе, а мне красное? – удивился Артём. В эту минуту сознание перенесло его в сад в деревне, в котором он собирал вместе со своей сестрой клубнику. Он всегда с гордостью ощущал себя полноправным хозяином и дома, и сада, и двора. Дом казался таким большим, а сад таким обширным, впрочем, и он был маленьким, а ягод было так много, они были на деревьях, на кустах, в траве под листьями и даже в корзинках, на тарелках и платье его сестры. Может быть, ягод было даже чересчур много, потому что они быстро надоедали. И они с сестрой начинали ими баловаться, выдавливая сок и размазывая его по лавкам и стенам.

– А Катька хорошая девочка, – снова переключила сознание Артёма из сада детства в Катькин сад Наталья Викторовна.

– При чём здесь Катя? – вжался от напряжения в лавочку Артём.

– Да так, просто к слову! – улыбнулась Наталья Викторовна.

– Это всё потому, что она из хорошей семьи, – заявил Артём. – Собственной заслуги там особой нет.

– И семья у неё тоже ничего так себе была! – засмеялась Наталья Викторовна.

– А, вы про памятник? – только теперь до Артёма дошло, что они думали и говорили о разных Катях. Наталья Викторовна говорила о громоздком бронзовом истукане как о живом человеке и даже их современнике. А все мысли Артёма были заняты оставленной, засопевшей себе под нос одноклассницей.

– Кто о чём, а вшивый о бане? – потрепала почему-то Артёма по голове Наталья Викторовна. – Влюбился ты, что ли?

– Не знаю, – сквозь сжатые губы процедил Артём, сгорая от стыда. – Просто я только с ней танцевал, а ещё Полину хотел пригласить, но не смог.

– Не смог – значит, точно влюбился, – сделала странный вывод училка, – выходит, Полина тебе милее.

– Ни та и ни другая мне не милее! – соврал Артём, надкусив яблоко и почувствовав на губах кислый вкус, от которого его лицо искривилось.