Родион Белецкий - Путешествие в Иваново автора, Коврова и Баранова

Также мною была рассказана история про моего дядю. История, в общем-то, довольно страшная. У людей, которым я её рассказываю, всегда появляется странное выражение на лицах. Нечто между испугом и брезгливостью. Я их понимаю.

Дядя был человек замечательный. Родился в Москве. Получил высшее образование. Вышел из института, кажется, инженером. Стал работать по специальности. Как все интеллигенты того времени, читал запрещённую литературу и слушал «Голос Америки». Также дядя писал стихи и вырезал клёвые скульптуры из дерева. До сих пор помню фигуру из корней и половины ствола. «Олень» называлась композиция. Дядя умел по-особому взглянуть на грязный кусок дерева и сделать из него произведение искусства. Отсекал он совсем немного, но в итоге получалось здорово. Он умел найти с деревом общий язык. Находить общий язык с людьми у него получалось гораздо хуже. Дядя связался с диссидентами. По слухам, они активно осуждали культ личности. Осуждали уже после того, как культ личности был развенчан на самом верху. За это, наверное, и поплатились. Просто немного перестарались. Дядю посадили. Сидел он где-то на севере. Там простудил голову. Как говорят, именно от этого он начал потихонечку сходить с ума. Первый случай, когда его ненормальность проявилась, семейное предание сохранило во всех подробностях. Однажды дядя вернулся домой, отозвал свою сестру в сторону и сказал:

– Я сейчас в троллейбусе нашу мать видел.

– Глупости, – сказала сестра. – Мать целый день дома сидит.

– Нет, – не унимался дядя. – Я её видел. Она стояла в другом конце троллейбуса и на меня смотрела. Она за мной следила.

– Глупости, – не унималась и сестра. – Наша мать дома.

Так они спорили некоторое время, пока сестру не осенило: он ненормальный, больной. Болезнь дяди стала прогрессировать. Его положили в психушку. Затем дали ему инвалидность и маленькую однокомнатную квартирку в новом районе. Болезнь накрывала дядю какими-то волнами. То он смотрел на тебя бешеными глазами и нёс околесицу, а то был нормальным милым человеком. Милым человеком он был после того, как получал серию уколов в психбольнице.

Ко мне он относился прекрасно. И я его любил. Он, например, позволял мне разрисовывать стены фломастером. Я с удовольствием расписал ему кухню. Впрочем, дядя и сам оставлял на стенах надписи. Одна из них гласила: «А в Музее Ленина вся шинель прострелена». Не знаю, чьи это стихи. Может, дядины? Сам он писал стихи в маленьких самодельных тетрадках. У меня сохранилась одна, обклеенная бархатной цветной бумагой. Стихи в ней, прямо скажем, далеки от совершенства. Вот такое, на-пример:

И далее:

Дядя открыл мне творческую часть жизни. Оказалось, что можно сочинять и быть абсолютно свободным и независимым. Дядя просто клеил тетрадки и плевал на чьё-либо мнение. Зимой дядя толстел, а летом очень сильно худел. Он гулял босиком по своему району и занимался карате на берегу речки, которая протекала неподалеку. Карате – это было просто активное махание ногами и руками. Я с удовольствием бегал на речку вместе с ним. И вообще, мне нравилось жить у дяди. Он меня никогда не обижал.

Впрочем, был один случай, когда дяде давно не кололи лекарств, и он стал неуправляемым. Однажды он появился у нас дома, вращая глазами и неся какой-то бред. Затем он ушёл, и я обнаружил, что он украл мой маленький кассетный магнитофон. Тогда я учился в восьмом классе, был уже почти взрослым и даже курил. Делать было нечего, я отправился вызволять свой магнитофон. Надо заметить, что вид тогда у меня был странный. За день до этого я позволил всему классу постричь себя. Буквально каждый брал ножницы и отстригал у меня по пряди. Я искренне надеялся, что после этого поступка меня в классе будут уважать. На самом деле все только посмеялись надо мной и уважения мне эта акция не прибавила. Причёска на голове была жуткая. Короткие волосы топорщились, а длинные пряди свисали. Удивляюсь, как меня не остановил на улице милицейский патруль. Приехал я к дяде. Он долго не хотел меня впускать. В итоге приоткрыл дверь, и я, извернувшись, как-то в его квартиру забежал. Пока нашёл магнитофон, пока затолкал его в сумку, дядя меня в квартире закрыл. Ладно бы входную дверь, так дядя запер ещё дверь, ведущую в комнату. Страшно не было. Я пошатался по комнате, покурил, затем вышел на балкон. Седьмой этаж. Тёмное небо. Внизу по дороге с шелестом проезжали машины. Я перекинул лямку сумки, в которой лежал магнитофон, через голову, ещё немного постоял, а после стал перелезать на соседний балкон. Говорят, в такие моменты не стоит смотреть вниз. Я посмотрел. Ничего особенного не произошло. На соседнем балконе стояли велосипеды – детский и взрослый. Пришлось перелезать ещё и через них. Оказавшись на чужом балконе, я заглянул в окно, ведущее в комнату. Соседи смотрели телевизор. Всё чинно и прилично. Муж, жена, дочка и сын. Они как бы смотрели в мою сторону, только немного ниже – туда, где мерцал экран. Звука телепрограммы я не слышал. Постоял ещё немного, собрался с силами и постучал в стекло. Соседи оторвались от экрана и уставились на меня. Для них это был шок. Я лично таких испуганных и удивлённых взглядов больше в жизни не видел. Пришлось постучать ещё раз, чтобы привести их в чувство. Глава семейства открыл мне балконную дверь. Теперь соседи меня узнали. Думаю, поначалу их сбила с толку моя дикая причёска. Сопровождаемый всеми членами семьи, я проследовал к выходу. Что сказать, они мне даже посочувствовали. Привыкли к выходкам моего дяди.

Мне кажется, после этого происшествия дядя стал сдавать. Какое-то время спустя он завёл себе подружку. Тоже из сумасшедшего дома. Была она похожа на бывшую хиппушку – тихая, улыбчивая. Плела из бисера фенечки и даже небольшие картины. После свои поделки продавала. Дядя в ней души не чаял. Короче, они нашли друг друга.

Вдруг я узнаю, что у неё случился приступ душевной болезни. Она съела кучу каких-то таблеток и утонула в ванне. Жуть. Дяде, понятно, немедленно сделалось худо. Он попал в больницу. Пролежал там довольно долго и вышел, помню, в начале осени. Вышел другим человеком. Совсем уже сам не свой. Закончилось всё печально. Дядя тоже отравился таблетками – теми самыми, которые в малых дозах делали его нормальным человеком. Самоубийство произошло летом. Мёртвый дядя несколько суток пролежал в квартире. Обнаружили его соседи, к которым я в своё время перелез через балкон.

Дядю увезли в морг. Через неделю мы с матерью поехали прибраться в дядиной квартире. Помню, я внутрь не вошёл, остался стоять у подъезда. Мать оказалась смелее. Она поднялась наверх и спустилась с матрасом, на котором умер дядя. Матрас весь был в грязно-ржавых пятнах. Мать бросила матрас на помойку, но тут же какие-то люди подхватили его и поволокли к себе домой.