Вирджиния Эндрюс - Руби

С этими словами Дафна резко повернулась и вышла из комнаты.

– А я пойду приму аспирин, – сказала Жизель. – Потом расскажешь мне о встрече с учителем, Руби.

Прежде чем скрыться за дверью, она обернулась и улыбнулась мне, но я не ответила на ее улыбку.

Едва она вышла, в библиотеку вошел профессор Эшбери, так что у меня не было возможности рассказать отцу правду о событиях вчерашнего вечера.

– Добрый день, профессор! – воскликнул отец, протягивая вошедшему руку.

Профессор Эшбери, мужчина среднего роста, по виду слегка за пятьдесят, был в джинсах, серой спортивной куртке и голубой рубашке с синим галстуком. Худощавое лицо его, с резкими чертами и крупным костистым носом, показалось мне каким-то угловатым, а губы – извивистыми и тонкими, как у женщины.

– Добрый день, мсье Дюма! – ответил профессор мягким, но звучным голосом.

Ладонь отца совершенно потонула в его широкой длиннопалой ручище. Я заметила, что на мизинце он носит изящное серебряное кольцо с бирюзой.

– Спасибо за то, что нашли время прийти и встретиться с нами. Кстати, позвольте вам представить мою дочь Руби, – с гордостью сказал отец, поворачиваясь ко мне.

Благодаря впалым щекам и резко скошенному лбу глаза профессора казались больше, чем были на самом деле. Глаза эти, карие с серыми крапинками, имели обыкновение останавливаться на каком-нибудь предмете и замирать, словно владелец их находился под гипнозом. Взгляд его прилип к моему лицу так прочно, что я невольно смутилась.

– Здравствуйте, Руби! – приветствовал меня профессор.

Он запустил пальцы в длинные каштановые с проседью волосы, откинул прядь со лба и улыбнулся. В глазах его вспыхнули веселые искорки, но в следующее мгновение взгляд профессора вновь стал внимательным и серьезным.

– Где вы учились живописи до сих пор, мадемуазель?

– На уроках рисования в школе.

– В школе? – переспросил он, состроив столь пренебрежительную гримасу, точно я упомянула какое-то заведение для трудновоспитуемых.

Профессор обернулся к отцу за объяснениями.

– Именно поэтому я решил, что Руби необходимо заниматься частным образом, причем с самым опытным и талантливым наставником, – поспешно сказал отец.

– Я не вполне понимаю, мсье, – пожал плечами профессор. – Мне сказали, что работы вашей дочери выставлены в художественной галерее, и я думал…

– Это действительно так, – торжествующе улыбаясь, перебил отец. – Сейчас я покажу вам ее работы. То есть одну – на данный момент это все, что у меня есть.

– Вот как? – спросил озадаченный профессор. – У вас только одна ее картина?

– Пока одна. Это долгая история, профессор. Но идемте! – Он встал, чтобы отвести профессора в кабинет.

Картина с голубой цаплей по-прежнему стояла на полу, у письменного стола.

Профессор Эшбери прилип к ней взглядом, потом подошел ближе и приподнял ее.

– Вы позволите? – обратился он к отцу.

– Разумеется!

Профессор продолжал изучать картину, держа ее на вытянутых руках. Наконец он кивнул и вернул ее на место.

– Мне нравится ваша работа, – повернулся он ко мне. – Вам удалось передать движение. Более того, удалось соединить реалистическое изображение с мистическим ощущением. Игра теней схвачена очень точно. Вне всякого сомнения, у вас есть чувство цвета… Должно быть, вы провели в бухте немало времени?

– Всю свою жизнь.

Брови профессора удивленно взлетели. В поисках объяснений он повернулся к отцу.

– Простите, мсье. Не хотелось быть излишне любопытным… Но вы представили Руби как вашу дочь…

– Она и есть моя дочь, – улыбнулся отец. – Просто так получилось, что мы с ней до последнего времени жили порознь.

– Понятно, – кивнул профессор.

Судя по выражению его лица, он не был особенно шокирован, однако считал себя вправе продолжить расспросы.

– Надеюсь, вы не сочтете меня бестактным, но я должен иметь представление о жизни своих учеников, в особенности тех, с кем занимаюсь частным образом. Вы же понимаете, что искусство, настоящее искусство, исходит отсюда! – Он прижал правую руку к сердцу. – Я могу обучить вашу дочь техническим приемам, но то, что она воплотит на холсте, зависит лишь от состояния ее души, ее жизненного опыта, ее собственного видения. Этому не научит ни один учитель. Вы понимаете меня, мсье?

– Д-да… конечно, – пробормотал отец. – У вас будет возможность узнать все обстоятельства жизни Руби, профессор. Но прежде я хотел бы услышать ответ на вопрос, который занимает меня сильнее всего. Вы считаете, у нее есть талант?

– Несомненно! – заверил профессор Эшбери.

Он снова бросил взгляд на картину и повернулся ко мне.

– Возможно, вы станете самой лучшей моей ученицей, – добавил он.

Отец просиял от гордости, а я переминалась с ноги на ногу, чуть живая от смущения.

– Я, разумеется, не специалист по части живописи, но я тоже не сомневаюсь: Руби ждет большое будущее, – заявил отец.

– Чтобы увидеть ее талант, не надо быть специалистом, – улыбнулся профессор Эшбери.

– Позвольте показать вам студию, где вы будете заниматься с Руби.

Студия явно произвела на профессора сильное впечатление. Впрочем, она бы произвела сильное впечатление на любого.

– Ни одна студия в нашем колледже не сравнится с этой, – прошептал он так тихо, словно боялся, что его услышат попечители колледжа.

– Я не жалею никаких средств, профессор, если они ведут к достижению важной для меня цели! – заметил отец.

– Да, я вижу это, мсье, – кивнул профессор. – И буду рад видеть вашу дочь в числе своих учеников. Разумеется, если она готова много работать и беспрекословно выполнять все мои требования.

– Уверен, что так. Да, Руби?

– Что? Ах да, да! Спасибо! – выпалила я, все еще ошеломленная лестным отзывом профессора Эшбери.

– Мы с вами начнем с элементарных вещей, – предупредил профессор. – Сначала вы должны овладеть основами мастерства. Я разрешу вам свободно писать, лишь когда почувствую, что вы готовы к этому. Талант даруется многим, но лишь избранным хватает терпения и силы воли правильно развивать его.

– Руби будет стараться! – заверил отец.

– Надеюсь, мсье.

– Давайте вернемся в мой кабинет, профессор, и обсудим финансовые вопросы, – предложил отец.

Профессор кивнул, по-прежнему не сводя с меня глаз.

– На какой день вы назначите ваше первое занятие, профессор?

– Думаю, на ближайший понедельник. И хотя у вашей дочери лучшая домашняя студия в городе, время от времени ей нужно будет приходить ко мне.

– Это не проблема.

– Tres bien [7], – сказал профессор, кивнул мне на прощание и вышел вслед за отцом.

Сердце мое бешено забилось от счастья. Бабушка Кэтрин всегда верила в мой талант – и, как выяснилось, не ошибалась! Она плохо разбиралась в живописи и уж тем более никогда не училась искусству. Но чутье подсказало ей, что я смогу добиться успеха. Сколько раз она повторяла, что я непременно стану знаменитой художницей. И вот теперь профессор, преподаватель колледжа, взглянув на мою картину, сказал, что я смогу стать его лучшей ученицей.