Array А Чэн - Современная новелла Китая

— Садитесь же!

Он догадался, куда его повезут. Ну конечно же, в отдел охраны! Вместе со злополучным чурбаком, который он украл. Обижаться не на кого, сам виноват — самому и отвечать.

В полной растерянности он сел в машину. Директор — рядом.

Дорогой директор расспрашивал его о семье, о зарплате, о том, как ему живется, и наконец — зачем ему понадобился чурбак. Он отвечал все честно, без утайки.

— До «культурной революции» вы два года подряд были ударником труда, верно? — Вопрос был неожиданным. Застал врасплох. Откуда директор знает? Он грустно усмехнулся, кивнул. Хорошо, нечего сказать, со значком передовика воровать государственное добро!

Директор вздохнул. Он понял, что означает этот вздох. Печально, когда ударника труда приходится везти в отдел охраны! Сердце у него заныло.

Стало так горько. Вряд ли когда-нибудь удастся оправдаться перед директором. Шахта огромная, несколько тысяч рабочих, дел по горло, а тут еще приходится везти, и кого — ударника труда — в отдел охраны. Сказать бы директору, что никогда этого больше не будет, чтобы не переживал, так ведь он и говорить толком не умеет. В этот момент он ненавидел себя.

Директор вынул сигареты, предложил ему. Он поблагодарил и замялся — люди его поколения редко курили. Директор зажег сигарету, и при ее слабом отблеске его лицо казалось озабоченным, напряженным. И все из-за него. Беспокойство росло, хоть бы водитель прибавил газа, ему хотелось скорее доехать до отдела охраны и честно во всем признаться.

Машина остановилась.

— Здесь, что ли? — обернувшись, спросил шофер.

Высунувшись в окошко, он увидел знакомые флажки у железнодорожного полотна, а за полотном, через сотню шагов, его дом. Зачем его сюда привезли? — подумал он.

Директор вышел. А он не двинулся с места.

— Выйдите. Машина дальше не пройдет, нет дороги, так что придется выйти здесь, — сказал директор.

Указывая на тусклые огоньки у подножия горы, директор поинтересовался, не там ли его дом. Он кивнул. Директор сказал, что сегодня он занят на совещании, а в следующий раз непременно зайдет, еще он велел взять завтра в столярной кухонную доску, сказать, что директор его прислал, а чурбак оставил в машине.

Он долго провожал взглядом исчезающий в темноте джип, не в силах понять, что же произошло. Едва волоча ноги, он вернулся домой, до полуночи пролежал на кане, не сомкнув глаз.

На следующий день, купив в столовой пампушки и жуя на ходу, он спустился в забой. О вчерашнем никто и не вспомнил. Он нашел бригадира, признался в своем проступке. Бригадир покосился:

— Взял так взял, чего толковать о вчерашнем дне!

Не успокоившись, он догнал бригадира и стал говорить, что виноват и перед страной, и перед начальством, слова шли от самого сердца. Бригадиру это порядком надоело, он бросил несколько фраз и отвернулся.

В сумерках он поднялся из забоя, совершенно забыв и о кухонной доске, и о столярной мастерской. Дойдя до памятного места на железной дороге, он присел на край полотна и долго сидел, глядя, как солнце опускается за гору; снова вспомнил, что произошло с ним вчера в это же время, и никак не мог найти этому объяснения.

Наконец он встал и поплелся домой.

Не успел прийти, как явился секретарь партячейки бригады. И к его изумлению принес широкую кухонную доску. Оказалось, это директор ему поручил отнести доску в подарок. Секретарь покритиковал бригадира за равнодушие к членам бригады, выспросил, какие у него трудности, что он думает о работе на шахте и в бригаде.

А он молчал, прижимая к груди новую доску, вдыхая нежный аромат ивы, из которой она была сделана, и две скупые слезинки скатились на спецовку.

После ухода секретаря он еще долго сидел на кане, погрузившись в раздумья. Где он видел это лицо, эту улыбку? Ведь с директором они прежде никогда не встречались. Ну конечно, он видел такую улыбку. И тоже у начальников. Но это было десять лет назад. В его омертвевшей душе словно забил родник.

На следующий день, когда в ожидании вагонетки рабочие, как обычно, весело переговаривались, пользуясь выдавшейся свободной минутой, он не принимал участия в разговоре, перебирая в памяти события вчерашнего дня. Вспоминал директора, его добрую улыбку. Вдруг кто-то сказал:

— Ну, наш директор и впрямь строг! Вчера секретарю партячейки второй бригады Вану, как говорится, пришлось отведать горелого петуха.

— А ты не спросил, бригадир, вкусно? — поинтересовался один из рабочих.

— И остро, и горько, — ответил зычным голосом бригадир.

— Что же это Ван сплоховал? — опять спросил кто-то.

— Вчера в диспетчерской обсуждали идеологическую работу и проблемы быта, — громогласно объявил бригадир, приняв позу оратора, — отчитывались все бригады. Секретарь второй бригады, уважаемый Ван, доложил, сколько у них учебных групп, сколько досок почета для отличников соревнования, долго говорил, сыпал прибаутками, рассказал об идеологическом воспитании каждой рабочей семьи, о борьбе за «преумножение хорошего и сокращение плохого». И вдруг директор постучал ручкой по чашке.

— Он, видимо, хотел, чтобы Ван говорил помедленнее и можно было записать прибаутки, распространить опыт?

— Распространить опыт? Хм, как бы не так! — бригадир повысил голос. — Он спросил Вана, известно ли ему, что в его бригаде есть старый рабочий, который живет у самой горы напротив железнодорожных флажков, он проработал на шахте двадцать восемь лет и три месяца, а у него временная прописка, из добытого им угля можно насыпать небольшую гору, а в доме у него нет даже кухонной доски и из-за этого скандалы с женой. За все двадцать восемь лет этот рабочий и щепки не вынес из шахты, а вот вчера унес домой чурбак. Директор спросил, знает ли Ван, ответственный за идеологическую работу, о чем думает этот рабочий, какие у него трудности. Есть ли у него хоть какая-то надежда, или он совсем отчаялся? Потом директор обратился ко всем:

«Вот мы с утра до вечера призываем рабочих не щадя сил трудиться на шахте, а что мы знаем о них? Мы — кадровые работники? Мы видим лишь уголь и то, что связано с его добычей. А интересуют нас вопросы быта рабочих? Легко сказать: „Будьте активными“. А что мы для этого сделали? Идеологическая работа, — сказал директор, — как раз и нацелена на то, чтобы каждый осознал свою ценность, занял свое место в жизни и обществе. Лишь тогда, словно родник из земли, прорвутся наружу его способности, его талант! И никакие „учебные группы“, никакие стенгазеты не решат проблемы. Хватит прибауток! Хватит фальши, пустословия, краснобайства, слишком много вреда и горечи принесли они нам. Будьте внимательны к людям, идите к рабочим, служащим, делайте настоящее дело!» Затем директор снова обратился к секретарю Вану: «После собрания пойдете в столярную, найдете там кухонную доску, которую по моему заказу должен был сделать мастер Чжан, и отнесете в подарок старому рабочему, деньги я за нее заплатил. От имени руководства шахты поинтересуйтесь, как живется его семье, скажите, что руководство не проявляло достаточной заботы о них. Конечно, проблем сейчас много, все сразу не решить. И рабочие это прекрасно понимают. Особенно старшее поколение. Они скромны, даже чересчур. Никогда ничего не требуют. Дают много, а просят мало! Китайский горняк — это великий человек!» В глазах директора блеснули слезы…