Джина Максвелл - Пятьдесят оттенков для Золушки

— Летний дождь тебя не убьет. Мы уже почти на месте. — Он потянул ее в темный переулок.

Она стала сопротивляться:

— Что такое ты хочешь показать мне на темной улочке?

Он приблизился и слегка провел большим пальцем по ее щеке.

— Ты мне доверяешь, Лу?

Глядя в его светло-коричневые глаза, от жаркого взгляда которых у нее внутри все таяло, она прошептала:

— Конечно, я тебе доверяю.

Его полные губы растянулись в улыбке:

— Тогда закрой глаза.

Она уже готова была спорить, но что-то в его взгляде помогло ее ресницам тут же опуститься. Наградой были его легкие поцелуи поверх век.

Рид провел ее по переулку еще шагов десять, затем остановился. Она услышала, как он открывает ключом тяжелую дверь, затем он снова повел ее вперед. Она безумно хотела открыть глаза, но боялась испортить сюрприз. Жуя нижнюю губу, она ждала, пока он закрыл за ними дверь, а затем стал перемещаться туда-сюда по комнате, делая что-то, что она не могла разобрать на слух. При этом он постоянно повторял, чтобы она держала глаза закрытыми.

Наконец, он приблизился к ней сзади, обнял за талию одной рукой, а другой закрыл глаза.

— Черт, я уже начинаю сомневаться по поводу этого всего.

Она услышала страх в его голосе.

— Почему?

— Потому что я не уверен, что ты оценишь. Вдруг тебе не понравится.

Люси наклонила голову и повторила его слова:

— Ты мне доверяешь?

Комната была черной как смоль, за исключением одной детали: прожектор, установленный в углу, высвечивал стоящий по центру мольберт. На нем к пробковой доске был прикреплен нарисованный углем портрет Люси… обнаженной.

— Ты доверяешь мне? — сказала она.

Доверял ли он? Искусство — всегда что-то очень личное. У Люси были все причины сейчас обидеться, даже если, кроме них, этот портрет никто не увидит. Все равно он позволил себе такой шаг, не спросив у нее разрешения.

Рид предпочитал думать, что он не знает, что заставило его сделать такой безумный шаг, как запечатлеть обнаженную Люси. Он обманывал себя. Было что-то в ней, что-то в том, как он себя чувствовал рядом с ней, что пробудило его спящую творческую сторону. Этого было достаточно, чтобы он обзвонил несколько студий и нашел парня, который за несколько билетов на его матч согласился предоставить ему на несколько дней помещение и необходимые материалы.

И вот плод его вдохновения.

Он не знал, примет ли она этот подарок или нет, в любом случае он не мог держать это в тайне, как маленький грязный секрет. Но уже не имело значения. Кто не рискует, тот не пьет шампанского.

Он глубоко вдохнул, при этом его грудь уперлась в ее спину, затем медленно выдохнул.

— Ну вот. — Он опустил руку. — Можешь открыть глаза.

Люси вдохнула, потом прикрыла рот рукой и прошептала:

— О, Боже!

Рид не понял, было ли это сказано в положительном смысле или отрицательном, но очень надеялся, что первое. Хотя он сердцем чувствовал каждый мазок, он изучал свою работу и старался увидеть ее глазами Люси. Линии и завитки, прочерченные углем, изображали ее на кушетке в агонии страсти. Спина выгнута, голова чуть повернута вбок, волосы в беспорядке разметались по диванной подушке. Ее правая нога подушечкой упирается в пол, будто бы для устойчивости, другая остро согнута в колене, пальцы немного задраны вверх. Правая рука вытянута вдоль тела и исчезает между ног, в то время как левая обхватывает правую грудь, так что набухший сосок выглядывает между пальцев.

Но его любимая часть — это ее лицо. Сквозь густую челку просматривалась бровь, всегда выгнутая, когда Люси переживала сильнейший всплеск удовольствия. Ее глаза были закрыты и густые темные ресницы элегантно касались слегка порозовевших щек. Ее распухшие от поцелуев губы были чуть приоткрыты, как будто сквозь них только что прорвался судорожный выдох. А возле уголка глаза расположилась крошечная веснушка в форме сердечка, деталь, которую большинство бы не заметили, но которая для него определяла разницу между Люси и любой другой девушкой.

Он пришел в себя, когда она медленно, как будто завороженная, направилась к холсту. Она вбирала в себя каждую деталь портрета, как будто он висела в картинной галерее. Рид стоял на границе света и тени, засунув руки в карманы, и молча наблюдал за ней.

Сегодня на ней был милый ярко-розовый сарафан. Лиф плотно обтягивал ее тонкую талию, немного сборился на бедрах, а воздушная юбка колыхалась при каждом ее движении.

— Рид, я… — Она замолкла, и он понял это как неодобрение.

— Что ты думаешь? Не бойся сказать правду.

Люси обернулась, в ее глазах застыли слезы.

— Это потрясающе! Ты невероятно талантлив! — Она снова повернулась к картине. — Ты сделал меня… — Она глубоко вдохнула, затем прерывисто выдохнула: —…красивой.

Его шаги с гулом разнеслись по комнате, когда он пересек пространство между ними, повернул ее к себе и заключил в объятия. Одной рукой он обхватил ее лицо и вытер слезинку, побежавшую по щеке.

— Ты не представляешь, насколько ты ошибаешься, дорогая! Мне понадобилось несколько попыток, чтобы хоть чуть-чуть передать твою красоту.

Она грустно улыбнулась:

— Очень мило с твоей стороны, но я и через миллион лет не выглядела бы так.

Вспыхнувшая молния резко осветила темную комнату, следом раздался грохот грома, и по стеклу застучали крупные капли дождя. Казалось, что по мере того, как нарастала гроза, в его душе поднималось отчаяние. Рид хотел устроить взбучку каждому, кто хоть отчасти виноват в том, что эта женщина перед ним не понимает, насколько она невероятна. Она не просто столь же прекрасна, как на картине. Ее чувство юмора, неуклюжесть, сострадание к окружающим и преданность своему делу — все в ней делало ее на голову выше всех женщин, которых он когда-либо знал.

Он уже хотел было это сказать Люси, как вдруг она добавила:

— Ну сам посуди, если бы я выглядела, как эта девушка на картине, Стивен сразу же был бы у моих ног.

Безумие. Рид не понимал, как она могла сказать в такую минуту что-то столь бесчувственное. Единственное объяснение — она думала о нем все время.

Какая, к черту, разница, что сперва они преследовали определенную цель — свести ее с другим мужчиной, и Рид не должен был подходить так эмоционально к их странным отношениям? Создав этот прекрасный портрет ее — для нее, — он подарил ей особую часть себя. А она отвесила ему пощечину, привнеся в этот вечер образ Стивена.

Она увидела вспышку ярости в его глазах и как несколько раз сжались его челюсти, хотя Рид и старался не выдавать свои чувства. Его мысли привели бы ее в ужас, хотя все это она, без сомнения, заслужила.

— Рид, прости! Я…

Он не дослушал. Резко повернувшись, он выскочил из комнаты прямо в разразившийся снаружи шторм. Она побежала за ним и, остановившись на пороге, увидела, как он пересек улицу. Его рубашку уже можно было выжимать.