Лина Данэм - Я не такая. Девчонка рассказывает, чему она «научилась»

По правде говоря, я не имела права жаловаться. У меня с детства были серьезные проблемы со сном: отец говорит, что с 1986 по 1998 год ни одной ночи не проспал спокойно. Я приравнивала сон к смерти. Ты закрываешь глаза и теряешь сознание — что это, как не смерть? Что отделяет временное забытье от полного ухода в небытие? Я не могла примириться с этой мыслью и каждый вечер брыкалась и вопила, когда меня тащили в мою комнату, где я требовала исполнения целой серии причудливых увеселительных ритуалов. Удивляюсь, почему родители ни разу меня не побили (по крайней мере, больно).

А около часу ночи, дождавшись, когда они заснут, я пробиралась в их спальню, спихивала папу с кровати, устраивалась в тепле належанного им места и прижималась к маме. Радость от того, что я уже не одна, намного перевешивала мимолетное чувство вины за нарушенный папин сон. И только недавно я спросила себя: а не был ли это способ убедиться в том, что родители больше не занимаются сексом.

Бедный папа потерял надежду остановить холодную войну со сном в нашем доме и сказал, что если я буду уходить в свою комнату в девять часов вечера и лежать спокойно, то он будет просыпаться в три и переносить меня к себе. Это звучало разумно: мне не придется умирать в одиночку на всю ночь, а ему — столько кричать на меня. Он сдержал слово: честно вставал в три часа ночи и забирал меня.

Но однажды (мне уже было одиннадцать) он не пришел. Я этого не заметила и проснулась в семь утра от обычных утренних звуков. Внизу Грейс уже поглощала разогретые вафли и смотрела мультфильмы. Я ошеломленно огляделась. Из окна в комнату лился слепящий свет.

— Ты нарушил обещание! — сказала я папе.

— Да, и с тобой ничего не случилось, — ответил он.

Я не спорила. Он был прав. Какое облегчение — не видеть этого мира в три часа ночи!

Как только я избавилась от проблемы со сном, ее переняла Грейс, как будто продолжая семейное дело, переходящее от старшего к младшему. Я упрямо жаловалась на совместное спанье, но втайне дорожила им. Легкое сопение, привычка считать трещины на потолке, чтобы скорее заснуть, и издаваемое при этом попискивание (вот такое: «мип-мип-мип»), голый животик под задравшейся пижамкой… Моя малышка. Я охраняла ее до утра.

Все началось с Джареда Краутера. Он был первым, кого я заметила, когда поступила в колледж Нью-Скул. Он стоял, прислонившись к стене, и болтал с девчонкой, бритой под ежика. Глаза героя аниме, женские джинсы-клеш и густая шлемоподобная шевелюра принца Вэлианта. Первый мальчик, которого я увидела в кедах Keds , и это меня тронуло: какой нужно обладать уверенностью, чтобы носить изящную женскую обувь. Меня взволновал весь его облик. Будь я одна, я сползла бы вдоль двери и вздохнула, как Натали Вуд в «Великолепии в траве».

Фактически я видела Джареда не впервые. Типичный городской ребенок, он часто слонялся возле моей школы, поджидая приятеля по лагерю. Глядя на него, я каждый раз думала: «До чего классная задница».

— Привет, — сказала я, подойдя к нему бочком в своем коротком топике телесного цвета. — Кажется, я видела тебя около школы Сент-Эннз. Ты приятель Стефа, да?

Джаред оказался необычайно приветлив для такого смазливого парня. Он пригласил меня на вечер, послушать, как будет играть его группа. Это был первый из многих посещенных мною концертов — и первая из многих ночей, которые мы провели у меня в общежитии на верхней койке, прижавшись друг к другу, как сардины в банке, но даже не целуясь. Сначала причиной казалась робость. Ну как бы он джентльмен и дает нам привыкнуть друг к другу. Рано или поздно все произойдет, и мы будем со смехом вспоминать о своей стеснительности и неистово трахаться. Но дни перетекли в недели, недели в месяцы, а его расположение ко мне так и не приобрело сексуального характера. Я лежала, прильнув к его телу, и все равно томилась. Его кожа пахла мылом и метро, и когда он спал, у него подрагивали веки.

Несмотря на развязность инди-рокера и доступ к даровому алкоголю (благодаря работе вышибалой), Джаред тоже был девственником. Мы смеялись над одним и тем же (мексиканка из общаги как-то выдала: «Мои родители живут в кондоме во Флориде»), любили одну и ту же еду (луковые кольца — может, потому и не целовались), фанатели от одной и той же музыки (той, что он велел мне слушать). Он был моим щитом против одиночества, сражений с мамой, плохих оценок и вредных барменов, которые не верили моему липовому удостоверению. Когда я сказала Джареду, что перехожу в другой колледж, он расплакался, а через неделю бросил учебу.

В Оберлине я скучала по Джареду. По его животу, прижатому к моей спине. По кисловатому дыханию на своей щеке. Вспоминала, как мы согласно остались спать во время сигнала тревоги. Но прошло немного времени, и я нашла ему заместителей.

Первым был Дэв Коклин, учившийся по классу фортепиано. Я увидела его, когда он возвращался из душа, и дала себе клятву поцеловаться с ним. У Дэва было строгое лицо и немыслимо прекрасные волосы, как у Алена Делона, только слово «офигеть» он произносил несколько чаще, чем большинство французских актеров новой волны. Однажды вечером мы вышли погулять на поле для софтбола, и я призналась, что еще девственница, а Дэв сказал, что у него в комнате плесень и ему надо где-то переночевать. За этим последовали две недели совместного спанья, не совсем платонического, потому что мы два раза целовались. Все остальное время я извивалась, как течная кошка, в надежде на прикосновение, которое можно было бы наделить сексуальным смыслом. То ли мое безрассудство отпугнуло Дэва, то ли плесень вывели, но в середине октября он снова перебрался к себе. Несколько недель я оплакивала утрату, а потом переключилась на Джерри Бэрроу, студента-физика из Балтимора.

Джерри носил очки и сильно укороченные брюки и чередовал два виртуальных имени: Sherylcrowsingsmystory и Boobynation . Если Джаредом и Дэвом я любовалась, то роль Джерри была сугубо утилитарной: я знала, что мы никогда не влюбимся друг в друга, но его надежное физическое присутствие меня успокаивало, и неделю мы проспали с ним вместе. Чувство собственного достоинства заставило Джерри самоустраниться, когда я предложила его лучшему другу Джошу Беренсону спать с другой стороны от меня.

Валяй, брат.

Таких, как Джош, я называю «идеальный спутник в походе», и мне нравился его яркий и едкий юмор. Хотя я неоднократно пускала в ход прием «непрошеный гость», который состоит в том, что ты медленно, но верно вписываешь зад в промежность ничего не подозревающего мужчины, Джош не проявил ни малейшего интереса к физической близости. Однажды он свесил мне руку на левую грудь — самый интимный жест за все время, как будто инопланетянин брал уроки человеческой любви у робота.