Максим Матковский - Попугай в медвежьей берлоге

Я, не глядя, быстро запихнул бумажки во внутренний карман пиджака и подлил еще кофе. Зачем смотреть? Ведь деньги для меня не важны, я работаю ради удовольствия, деньги у меня и так водятся в достатке! Крез не считает копейки, Крез считает только кучи золота.

– Я могу быть свободен? – спросил я, деловито закинув руку и взглянув на воображаемые часы.

– О нет, мы должны съездить в ресторан.

– Ресторан?

– А что? У вас какие-нибудь планы?

– Да, – признался я. – Дома меня ждет Королева…

– Жена?

– Нет, Королева.

– Королева Британии?

– Нет, берите выше.

– Какая Королева, признавайтесь? – Михаил подмигнул и по-дружески ткнул кулаком в мое плечо.

– Долго и непросто объяснять, – ответил я. – И осознать это нелегко.

– Ну, хорошо, может, в другой раз расскажете про Королеву? У меня вот тоже Королева. Видели?

– Она красотка, но не Королева… – ответил я.

– Как скажете, как скажете.

Михаил допил кофе одним глотком, упорядочил разбросанные на столе документы в стопку и сложил их в кейс. На кухню зашел араб, он сладко зевнул и потянулся.

Это был ресторан «Тургеньев» на Львовской площади, цен я не видел, но, судя по интерьеру и контингенту, сделал вывод, что ресторан не из дешевых. До поздней ночи Михаил с Мустафой болтали и спорили, а у меня к тому времени уже заплетался язык, я чувствовал себя мертвой мухой в киселе. Сил практически не осталось.

После посиделок мы завезли Мустафу в отель «Хаят» на Тарасовой, он, бедняга, еле ноги переставлял. Доведя его до входа, мы закурили.

– Слушай, Макс, – сказал Михаил. – Не хочешь немного повеселиться? Поедем ко мне, можешь позвонить своей Королеве. Я позвоню своей. Обещаю угостить кое-чем особенным. – Он загадочно улыбнулся.

– Тяжело осознать, кто есть Королева, – пробормотал я. – Извинюсь, но вынужден отказаться.

Холодный воздух больно колол горло. Ветер утих, и с неба начали падать большие хлопья снега.

Когда «Порш Кайен» проурчал и скрылся из виду, я полез в карман пиджака и закостеневшими от мороза пальцами извлек две бумажки. Глазам не мог поверить: это были две новенькие, будто только отпечатанные на волшебном станке пятисотки. Засомневавшись в их подлинности, я подошел ко входу в отель и проверил на свет водяные знаки.

За день я заработал больше двух месячных зарплат в университете. Будь ты проклят, университет!

В полвторого ночи такси подъехало к самой двери дома, я расплатился и вылез из машины. Быстро открыл дверь и скользнул в теплую тьму. В доме пахло укропом, громко тикали настенные часы, кошки урчали и сверкали глазами.

Кот с черной лоснящейся шерсткой обнюхал туфли, обнюхал носки и вопросительно уставился на кулек в моих руках. «Чего это ты там притащил? Ты никогда ничего не приносил с собой, кроме потрепанного портфельчика и безысходности. Ну, что там у тебя? Покажи!»

Кот стал на задние лапы, выпустил когти и вцепился в штанину. Я осторожно оттолкнул его ногой, недовольно промурлыкав, он поднял хвост трубой и гордо удалился.

Не включая свет на лестнице, я, будто вор, тихонько прокрался на третий этаж и отворил дверь комнатушки. Закрыл дверь и включил свет. Аккуратно застеленная постель без единой складки, книги и тетради на столе, обычно пребывающие в рабочем хаосе, были упорядочены по стопкам.

Она ушла.

Конечно же она ушла, идиот! Ты думал, что она будет сидеть и ждать тебя сутки напролет?! Нет Королевы, нет и кошки. Я был бы рад увидеть рыжую кошку, я бы хотел обнять ее, ведь она спала с ней.

– Кис-кис-кис, – позвал я кошку, стал на колени и заглянул под кровать.

Пусто и пыльно под кроватью глупого мальчика, притворяющегося мужчиной. Но промедление смерти подобно! Вперед! На второй этаж!

Сбежав по лестнице, я постучал в ее дверь, прислушался. Тишина. Ни шума телевизора, ни шагов, ни дыхания, только завывания ветра и неумолимый бег настенных часов. Я попробовал ручку – закрыто. Тогда я поднялся к себе и сел на краешек кровати, совсем как сидела она, а потом достал томик Лавкрафта с верхней полки и пролистал его. Книга до сих пор пахла ею и сохраняла тепло ее ладоней. За стенкой послышался шорох, скрип кроватных пружин, какой-то стук. Приложив ухо к желтым вылинявшим обоям, я прислушался: молдаванин ворочался, сон его был беспокоен.

Комната показалась мне невыносимо пустой и бессмысленной, с отвращением я глядел на словари и книги. Слишком душно и тесно, как я только умудрялся просиживать здесь целыми днями?! А вдруг Танечка бродит по заснеженной улице и ищет меня по темным закоулкам, по оврагам, ищет меня на краю пропасти и в парке, ищет в ночных кабаках и на остановках? Как же замерзла она и изголодалась!

Я достал из кулька бутылку вина, точно такого же, как мы распили с ней, и достал коробку трюфельных пирожных с вишней, точно таких же, как я отведал у Михаила. Я точно не в себе: слишком цепляюсь к деталям, словно определенные предметы быта, марки производителей и запахи способны воссоздать заветный, идеальный день.

За стенкой что-то грохнулось на пол – кошмар заставил молдаванина упасть с кровати. Интересно, что ему снится? Чудовища или поезда? Бомбы или колбасные заводы? Я взял вилку и протолкнул пробку внутрь бутылки, сделал большой глоток и вышел из комнаты, прихватив вино с собой. Не помню, сколько я блуждал по заледеневшим безлюдным улицам, но помню лишь одно: себя, стоящего на краю обрыва, продрогшего до костей с пустой бутылкой вина.

Ее нигде не было. Я швырнул бутылку в пропасть и вернулся домой.

Крепко опьянев, по пути в комнатушку я переворачивал вазоны, отдавливал хвосты кошкам, хватался за воздух и стены, в темноте мне мерещились силуэты, которые тянули руки и преграждали путь. К счастью, Котятница не проснулась, и завтра ей предстояло провернуть целое детективное расследование, чтобы выяснить, кто же из жильцов бесчинствовал ночью. Наверняка она подумает, что это таксист, ведь он частенько прилетал по ночам на крыльях этиловых спиртов. Один раз он так громко блевал под лестницей, что мы думали, он выблюет свое нутро, вывернется наизнанку.

Есть много общего между блюющим человеком и Уроборосом.

Улегшись в кровать, я накрылся одеялом с головой и долгое время не мог заснуть. Лопасти вертолетов начали вращаться. Молдаванин за стенкой стонал, ворочался, стучал по полу, присвистывал, хлопал, и внезапно я начал различать среди прочих звуков едва уловимые женские придыхания и тихие охи. Сбросив одеяло, я сел на кровать и отчетливо услышал, как она произнесла за стенкой всего одно слово:

– Еще.

И он продолжил.

Обезумев от ревности, я, не включая света, распахнул окно, ночь дыхнула свежим морозным воздухом, в комнату залетали снежинки. Первым делом в пропасть полетели монитор и колонки, затем улетели словари, тетради и учебники со стола. Они порхали страницами, из которых, будто перья, вылетали разноцветные закладки. В пропасть ухнули системный блок, клавиатура и настольная лампа, потом полетели книги с полок, я хватал их охапками, и швырял в ненасытную черную пасть, а те книги, что выпадали по дороге к окну, я поднимал и тоже выкидывал в бездну.