Сергей Кузнецов - Калейдоскоп. Расходные материалы

– Это было весной шестьдесят восьмого, и многое так и не попало в газеты. Но я расскажу тебе, детка, как оно было… все куда проще, чем вы думаете сегодня: мы всего-навсего верили, что можем изменить мир. Как-никак мы были первым поколением, выросшим с телевизором и спутником. И первое поколение, выросшее после войны, еще в школе узнавшее об Освенциме и Хиросиме. Ты не представляешь, что это было: впервые увидеть те самые фотографии, в журнале Life . Мир раскололся. Это как если бы ты залезла в стол к отцу и нашла там грязную порнуху, чудовищный снафф. Вот что мы испытали, малышка.

Это слово будто само слетает с губ и на мгновение повисает в прокуренном воздухе кафетерия. Высокая блондинка в кожаной куртке вскакивает:

– Я не желаю слышать на наших собраниях этого омерзительного слова! Малышка! Киска! Я же зову тебя «товарищ», а не «маленький петушок»!

Аплодисменты, хохот, крики. Смуглая девушка – возможно, мулатка – победно и одобрительно поднимает кулак. В паузу врывается истошный рок-н-ролл.

Когда мы слушали эту музыку – мы верили в победу революции.

– А в какой стране все это было? – спрашивает девушка.

– Неважно… – говорит мужчина. – В одной маленькой стране на востоке Европы… ты, наверно, даже не знаешь ее названия… скажу только, что мы вовсе не были антикоммунистами, которыми нас рисует западная пресса, – мы просто верили, что коммунизм должен обрести человеческое лицо.

– А Маркс?

– Конечно, мы читали Маркса. Маркса, Мао и Маркузе. Той весной в Риме мы несли флаг с тремя «М», нашим ответом трем «К» Ку-клукс-клана, несли, выражая поддержку «Лету свободы в Миссисипи», равенству рас и наций! Но мы читали не только Маркса, Мао и Маркузе! Уильям Блейк, Кен Кизи, Джек Керуак. И, конечно, Аллен Гинзберг. Он был коронован в Праге, в мае шестьдесят пятого, назван майским королем. В центре коммунистической Европы – ты представляешь, что это значило для нас? Я видел лучшие умы своего поколения, разрушенные безумием… когда он появлялся на кампусе… о, когда он появлялся – все замирало!

Шестиугольные плитки главного университетского двора, тень резного пальмового листа – крупного, чуть изогнутого, напоминающего перо экзотической птицы, – черный резкий контур, словно вырезанный из бумаги. Женская нога в сандалии пересекает тень, ремешки скрещены на щиколотке, короткий подол юбки открывает чуть полноватые бедра. Ступня едва касается земли, девушка бежит к открытой двери корпуса, следом за ней – два десятка человек. Меж приоткрытых створок в полусумраке мерцает телеэкран, звука не слышно, но сцена видна во всех подробностях: действие происходит на берегу моря, полуденный час в приморском кафе. Пять круглых столиков на веранде, официант в белом льняном костюме приносит ведерко с ледяным шампанским. Мужчина в смокинге, чуть-чуть седины в волосах, девушка в коктейльном платье, золотая цепочка на длинной шее, браслеты на запястьях. Они сидят почти неподвижно, но мы замечаем, что она смотрит на него влюбленно, пронзительные голубые глаза, длинные пальцы сжимают ножку высокого бокала, дрожат, я безошибочно определяю эту дрожь – смесь волнения, смущения, вожделения…

Косая трещина рассекает экран, будто внезапно включили звук, мы слышим голос – уверенный голос человека, привыкшего, что его слушают и слышат:

– До каких пор нас будут пичкать салонными драмами? До каких пор буржуазия и аристократия будут навязывать нам свою реальность? Кислота, марихуана и секс открывают нам иные миры – и в этих мирах у них нет власти! Когда революция победит – мы построим другой мир…

– Но Троцкий говорил, что революция – это процесс. Как она может победить?

– Это пораженчество, товарищ! Революция победит там, где революционное насилие сольется с все порождающим хаосом!

Гром аплодисментов и крики. Смуглая девушка в черном свитере, тесно облегающем ее бюст, кричит, приложив ладони ко рту: «Мы здесь власть!» Ее голос дрожит, и дрожь передается шестигранным плиткам пола, словно калифорнийская земля снова вспомнила землетрясение 1906 года. Мы здесь власть! Воображение – к власти!

– Вы помните, кто придумал этот лозунг?

Авторучка бликует в длинных пальцах, девушка что-то быстро помечает в блокноте.

– Я расскажу, откуда он взялся. Давным-давно, еще при Сталине, один мальчик в России увидел в отрывном календаре картинку. Два колхозника идут по свежему снегу, и один говорит другому: «Снежок-то хрустит!» – а тот отвечает: «А под ним – капуста!» Наверное, художник хотел обличить бесхозяйственность колхозов, это позволялось в СССР в качестве самокритики – но фраза о потаенной капусте, скрытой под снегом, стала одним из лозунгов хеленуктов, подпольной группы русских сюрреалистов. Спустя много лет эта фраза добралась до Парижа, где и превратилась в знаменитое «Под брусчаткой – пляж».

– Вы в самом деле разбирали мостовую, чтобы строить баррикады?

– Это национальная традиция, крошка. Во всех революциях XIX века шли в ход европейские булыжники. А мы считали себя наследниками Коммуны! Кровь бунтовщиков смыли с мостовых, но она текла в наших жилах, стучала в наших сердцах. Смешиваясь с апельсиновым соком Веселых Проказников, со сладковатым дымом индийской конопли, она несла желание, страх и надежду, раскалывалась канонадой и мерным гулом истории отдавалась в ушах. Такую музыку лучше слушать вдвоем – ты понимаешь, о чем я?

Мы не можем с определенностью сказать, понимает ли мужчину его собеседница, но сами, конечно, прекрасно понимаем. Музыка, чтобы слушать вдвоем, – это скрип матрасных пружин, скрип рассохшихся кроватей общаг и хостелов, аккомпанемент, в удачный день несущийся из-за каждой закрытой двери. Я знаю цену такой музыке – чуть выше тарифа местной проститутки.

– А когда вы захватили административный корпус, вы в самом деле там… ну… занимались сексом?

Зал парадных заседаний. Глубокие кресла, мягкие, обволакивающие, поглощающие. Бархат сидений. Багровый плюш занавесей. Огромный полированный стол, сверкающий, как поверхность моря. Полноватая блондинка в тугих джинсах полуложится на него, оттопырив аппетитную попку и почти вывалив роскошную грудь из расстегнутого ворота ковбойки:

– Я хочу заняться любовью! Прямо здесь!

Раймон, самый старший из нас, одергивает ее:

– Не будем превращать революцию в бордель!

– И тут же десяток голосов, один за другим:

– Как сказал Бол-Кунац министру: «Если вы сами импотент – не мешайте трахаться другим!»

– Мао сказал: «Секс – это хорошо, но не слишком часто!»

– Ну, возможно, для китайцев так и есть!

– Революция не нуждается в самооскоплении активистов…

– Мы не потерпим расизма, товарищ!