Сергей Кузнецов - Калейдоскоп. Расходные материалы

Бармен плеснул еще виски. Рука Коры дернулась, и Джонатан, уже не спрашивая, попросил еще одну порцию для девушки.

Несколько секунд Кора смотрела на стоящий перед ней стакан – островки льда медленно таяли в янтарной жидкости, – смотрела, словно недоумевая, что это такое и как здесь очутилось, а потом выпила резко, одним глотком. Стукнула стаканом по стойке и сказала:

– Повторите!

Ее рассказ становился все путанее: любовник позвонил и сказал, что они должны расстаться, и Кора, не переставая с ним говорить, пошла на кухню, взяла нож и стала резать запястья – сначала на одной, потом на другой руке. Бросив испачканную в крови трубку, она, пошатываясь, побрела в ванную, но прежде чем успела сладко уснуть, в ее квартирку вломилась полиция: люди в форме вышибли дверь и вытащили окровавленную Кору из ванны.

Именно такие кинематографические детали – мужчины, врывающиеся в полутемную комнату, где в собственной крови плавает обнаженная девушка, – заставили Джонатана усомниться в правдивости истории, рассказанной под четвертый стакан виски.

Джонатан через плечо Коры смотрел на летное поле – безлюдное, как будто там в самом деле взорвалась бомба, которой они так боялись в детстве, взорвалась, а они все-таки выжили, даже не заметив катастрофы.

– Ты еще боишься войны? – спросил он.

Кора засмеялась хрипло:

– Какой войны? Я разве боялась?

Сука, подумал Джонатан, забыв заветы доктора Каца. Чего же тогда ты боялась в машине? Что я расстегну твою пуговку?

Виски подогрел давнюю обиду. Сидя в баре JFK , успешный трейдер Джонатан Краммер вспомнил всех, кто когда-либо его отверг: девушек, которые не дали, инвесторов, которые понесли деньги конкурентам, всех, кто не слушал его советов. Захотелось плакать. Или – лечь, свернувшись калачиком, как в далеком детстве.

Доктор Кац, вероятно, считает, что мама любила меня недостаточно сильно, подумал Джонатан. Жалко, она умерла десять лет назад, и я не могу получить с нее недоданное.

Кора все говорила, но Джонатан уже не слушал. Может, отвести ее к себе и трахнуть? Надо надеяться, хотя бы СПИДа у нее нет. Отвести к себе – и трахать, пока не доберусь до той девочки, которая отвергла меня пятнадцать лет назад? Потом представил себя в постели с этой жирной неопрятной женщиной. Нет, даже моего сексуального мастерства не хватит, чтобы разбудить в ней девушку, которую я так хотел когда-то, подумал он. Можно считать, она погибла на той самой войне, которой боялась. На той войне, которую не хочет вспоминать сегодняшняя Кора.

Стрелки сколько угодно можно переводить туда и сюда, с горечью думает Джонатан, выходя из лифта. Не случится никакого конца света.

У каждого будет свой Судный день.

(перебивает)

Удивительно – никак не могу поверить, что американцы тоже боялись войны. А что мы боялись – это я помню!

В начале восьмидесятых у моей жены был знакомый негр. Точнее – мулат. В восемнадцать его забрали в армию. В тот год у всех институтов вдруг сняли бронь, поэтому армии мало кто избежал.

Он попал в десант. Однажды его подразделение отрабатывало захват военного аэродрома. По плану он высаживался первым и пулеметным огнем прикрывал десантирование товарищей.

Дело было в Якутске. То ли там военный аэропорт был совмещен с гражданским, то ли просто что-то напутали, но этот парень приземлился на летное поле, на глазах ожидающих посадки на рейс пассажиров. Через две секунды все лежали лицом в бетон, руки за голову.

Что вы хотите? Якутск, восьмидесятые годы. С неба падает негр в камуфляже с ручным пулеметом.

Всем понятно: это американские коммандос высадились с Аляски.

Сегодня Норма одета как положено деловой женщине: красный пиджак с накладными плечами, юбка до колена, туфли на каблуке. Строгие контуры à la Маргарет Тэтчер. В ушах крупные золотые серьги, на запястьях тонкие браслеты от George Bedewi , поблескивающие бриллиантами. Копна светлых волос – как сияние над головой.

Похоже, все девушки нынче косят либо под Джейн Фонду, либо под Маргарет Тэтчер. На вкус Джонатана первое предпочтительней – от тренированной аэробикой партнерши ожидаешь большей гибкости.

– Так все-таки, чей это день рождения? – спрашивает Джонатан.

Норма терпеливо объясняет, и уже в который раз он теряет нить повествования, запутавшись в родословном древе Бродхедов. Только говоря с Нормой, Джонатан все время помнит, что он – еврей из Бронкса. Он уверен – Норма тоже помнит. Конечно, никогда не сознается, но наверняка в глубине души гордится своей терпимостью, толерантностью. Еще бы – ее бойфренд не только не принадлежит к семьям, составившим свое состояние еще в прошлом веке, не только не англосакс и не протестант – но еще и еврей, настоящий еврей из Бронкса! Джонатан так и представляет какую-нибудь тетушку, объясняющую, что бойфренд Нормы хотя и еврей, но талантливый парень – ничего общего с теми выскочками, которые всюду суют свой нос.

Джонатан внешне вовсе не похож на еврея: голубые глаза, светлые волосы, атлетическая фигура. Вполне можно принять за скандинава или, скажем, немца. Впрочем, неважно: у трейдеров нет национальности. С ним в одном офисе работает аргентинец, поляк и даже один негр. Талантливый, кстати, парень – ничего общего с теми наркоманами, что каждый день срывают в метро золотые цепочки и отбирают пять долларов на дозу.

Но все равно интересно, думает Джонатан, проследить за стратегией его игры. У трейдеров нет национальности – но есть личный опыт. Не то важно, что, например, небезызвестный Нассим Талеб ливанец, а то, что еще подростком он увидел разрушение родного Бейрута и потому с тех пор рассчитывает только на худшее. И вот результат: несколько лет на подъеме рынка Талеб скупал опционы, ожидая катастрофического падения, – и «черный понедельник» стал его звездным часом.

Выходит, даже война и гибель родного города могут в конце концов принести трейдеру прибыль.

(перебивает)

У меня был приятель, поляк. Звали его Петр. Его родители работали в СЭВе. Хорошо зарабатывали. Много ездили по миру. Несколько раз подолгу жили за границей. Сына, разумеется, брали с собой.

Потом случилась перестройка. СЭВ закончился, родители ушли на пенсию. Петр стал работать в разных торговых и посреднических фирмах.

Однажды, уже в конце девяностых, он с очередным шефом ехал в Гамбург. Петр сидел за рулем. Шеф, вальяжно развалясь на пассажирском сиденье, пил пиво и разговаривал.

– Приедем в Гамбург, – говорил он, – пойдем на Риппербан. Ты, Пьотр, был на Риппербане?

– Нет, не был.

– А в Амстердаме, в квартале красных фонарей, ты был?

– Нет, и в Амстердаме не был.

– А в Париже?

– И в Париже.

– Темный ты какой-то, Пьотр, – сказал шеф, – нигде-то ты не был.