Сергей Кузнецов - Калейдоскоп. Расходные материалы

– Не, там обыскивают при входе. Лучше прийти уже подготовленными. Туда десять минут ходу, успеем дойти, как зацепит.

Дина вертит в руках квадрат фотографии и думает: смешная получилась картинка, совсем не похожая на те, из автомата в Сочи, которые мы делали с Митей когда-то. Эти картиночки… спецэффекты… словно мы с ним внутри мультика.

Ненастоящая страна. Мультяшная. Как из телевизора.

И люди тоже – ненастоящие. С этим их Интернетом, бодимодификейшеном, сменой пола. Ненастоящему человеку легко менять себя, потому что мир вокруг мягкий, податливый. Мир тебя не меняет, миру на тебя наплевать. А у нас в России все силы уходят, чтобы хоть как-то выстоять. Сохранить себя в мире, который и сам меняется, и тебя норовит обстругать, как карандаш в точилке.

Но, может, это так Господь проявляет свою любовь? Выдает нам уникальный опыт страдания, выделяет из других народов?

Впрочем, что это я? Какое еще страдание? Моему-то поколению, считай, повезло – ни войн, ни тюрем. Мы даже кризис пережили – а уж как все напугались!

Может, думает Дина, лет через десять и у нас в Москве будет своя Силиконовая долина. А следом и трансы подтянутся, и все прочее. Вон ведь как за десять лет все поменялось – кто бы мог подумать?

А Джек смотрит на нее и думает: красивая улыбка у этой русской девушки.

– Отличный мужик, просто замечательный. Был очень любезен, провел по всему дому, показал всякие свои коллекции… я думал, он такой сноб с Восточного побережья, а он нормальный, без закидонов… жена, двое детей… пообедали вместе. Дом огромный, три этажа, стекло, антиквариат… красота. Я вот смотрел и думал: если у меня все получится, я тоже таким хочу стать. Чтобы дом полная чаша, жена, дети. Настоящее счастье. И денег столько, чтобы хватило другим раздавать. Он знаешь, так послушал, посмотрел таблицы и говорит: ну, если договоримся, я в сентябре первый транш сделаю. Я ему понравился, вот реально. Думаю теперь от всех других предложений отказаться, потому что, ну, надо же верить своему сердцу, правда? А я чую: этот Краммер – то, что мне надо!

– Ну, дружище, значит, можно тебя поздравить? – Джек обнимает Пола за плечи. – Страшно рад за тебя, честное слово.

– А я вот хотела спросить, – говорит Дина. – Зачем ты это делаешь, Пол? Тебе ведь нравится этот Краммер, и жена его, и дети. Зачем ты пытаешься всучить им вот эту твою фигню?

– Но это же его бизнес… разбираться, что фигня, а что нет.

– Но ты сам-то знаешь, что это все фуфло. Пирамида, типа нашего МММ. Поднять денег, выйти на рынок, потом поднять в два раза больше, выйти в паблик… но за этим нет ничего настоящего, понимаешь? Ты же хороший человек, Пол… скажи, зачем ты это делаешь?

Какая девушка, думает Джек, нет, какая девушка! Ни одна американка так бы… ах черт, да любая американка так же себя ведет, когда ее цеплять начинает. Джек уже и сам узнает знакомый прилив радости и любви.

– Пора двигаться, – говорит он, – а то все пропустим. Дина, пойдем.

Дина смотрит на него – да, он в самом деле похож на Митю, такой же влюбленный, неуверенный в себе взгляд. Господи, почему я всегда бросаю хороших ребят ради каких-то подонков? Ну да, у него денег не было и будущего никакого, а я была молодая, мне хотелось большего, а тут Дэн, красивый и богатый, и мне тогда казалось, что это правильно – уйти к нему от Мити. Но я же не из-за денег ушла, я же не шлюха какая-нибудь, это же тоже по любви было, ведь правда? И не спросишь теперь никого, и стыдно так, что я Митю бросила, а он меня любил, и верил в меня, и все такое…

– Хей, – говорит Джек, – пойдем, а?

И Дэн, думает Дина, Дэн ведь был клевый, он был веселый и смешной, не просто крутой и богатый. И мне так было противно потом, когда начались эти кокаиновые закидоны, вечная ложь, паранойя, долги… а я себе говорила, что это мой мужчина и я должна его поддержать, и совсем не думала о тех, кого он кидал на деньги. А ведь это были его друзья. Его друзья, и мои тоже. Что же это мы наделали, а? Время было тяжелое? Ну и что, что время тяжелое, мы же все равно были хорошие люди, мы все – и Митя, и Дэн, и я? Зачем же мы так…

Она слезает с высокого стула – какие все-таки красивые ноги! – слезы блестят у нее в глазах, но она улыбается Джеку – какая широкая, открытая улыбка! – и тут где-то за спиной Пол говорит Fuck! , и они оборачиваются, и глядят в телевизор, а по экрану под трехцветными флагами едут бронетранспортеры, а бегущая строка что-то говорит о вторжении русских войск.

– Ну вот, – говорит бармен, – доигрались, блядь. Мне, пока я из колледжа не ушел, все мозг прополоскали: история, мол, закончилась. Я как чуял, что это лажа! Ни хрена она, сука, не заканчивается. Вот эти, сербы там, или хорваты, они же, я знаю, тридцать лет вместе жили, тоже небось думали, что это навсегда. А тут, вот те нате! – история на пороге, пришла, блядь, в гости! Это как землетрясение – живем здесь, живем, даже дома нормальные научились строить – а херакнет Сан-Андреас, и кранты всем, половину Калифорнии в море смоет. И никакая страховка не поможет, некому будет выплачивать. Вот эти тоже небось не ждали, что у них такая херня начнется! – и он кивает на телевизор.

– Старина, – говорит Пол, – да не нервничай, может, обойдется всё.

– Обойдется, как же! – Бармен наливает полстакана. – Мне отец все детство мозг полоскал, мол, сейчас советские ракеты прилетят, и мы не сегодня-завтра будем воевать с русскими. Ну, вот и дожил, вот и будем воевать!

– Да не хочет никто с вами воевать! – кричит Дина, чуть не плача. – Я русская, ты мне поверь. Мы только-только нормально жить начали, какая на хрен война? Да в Москве сейчас у всех истерика. Патриоты скандалят у американского посольства. Либералы митингуют на Пушкинской: мол, не допустим войны!

– Это все потому, что мы туда полезли, – примирительно говорит Пол, – я всегда выступал против. И в этой войне – ну, если будет война – ответственность только на Клинтоне. Пятьдесят с лишним лет мы сохраняли границы в Европе – а тут сами лезем в эту никому не нужную Югославию, чтобы одни югославы отделились от других! Неужели непонятно: полвека никому было нельзя, а теперь, оказывается, можно. Ну, раз можно – то не только нам, всем можно. И России в том числе. Я говорил: Клинтон разрушил послевоенный мировой порядок, и эти гуманитарные бомбардировки нам еще аукнутся.

– Ты не понимаешь, – говорит Джек, заглядывая ему в глаза. – Мы не можем быть в стороне. Там убивали людей. Этнические чистки, как в Германии. Массовые изнасилования. И мы что, должны были остаться ни при чем? А потом, через пять лет, говорить: ах, боже ж мой, мы ничего не сделали, извините нас, люди! Поступить, как с Руандой? Как с Гитлером? Попытаться договориться, закрыть глаза, избегать конфликта? Ходить в кино, придумывать всякие умные штуки, поднимать инвестиции – а там бы дальше убивали женщин и детей? Мы, американцы, умеем предавать: армян и греков – туркам, евреев – Гитлеру… неужели нам не стыдно?