Сергей Кузнецов - Калейдоскоп. Расходные материалы

– Для знающего есть один закон: следуй своей воле! – тоже с улыбкой ответил Фортунат. – Пейте, святой отец!

Патер Фейн поднес бокал к лицу и вдохнул аромат.

– Вы думаете, не отравлено ли вино? – спросил Фортунат. – Как копенгагенские физики, вы одновременно доверяете мне и опасаетесь меня. Этот бокал – знак мира или очередная ловушка? Ну что же, вы узнаете, только если выпьете. Впрочем, если это для вас важно, я скажу, что не собираюсь вас убивать. Но до того, как вы выпьете – или выльете – вино, я хочу задать вам еще один вопрос: Фейн – это ваша настоящая фамилия?

– Не совсем, – удивленно ответил священник, – это фамилия моей матери, мисс Элизабет Фейн. Она развелась с отцом и…

– Мелочи не важны, – сказал Фортунат, – мне просто забавно, что мое имя и ваша фамилия начинаются на одну букву. Для меня это значит больше, чем вы можете подумать. А теперь – пейте ваше вино или вылейте его. Нас ждут.

Вы понимаете, говорит Эванс, не произнося ни слова, вся эта история про кошку Шрёдингера – это не просто глумление над здравым смыслом, это личное оскорбление для меня. Кошка в ящике – как шахтер, запертый в забое. Пока его не откопают, никто не знает, жив он или мертв. Но это мы не знаем – а сам шахтер либо уже умер, либо еще нет. Глупо считать, что пока его не отрыли, он пребывает в каком-то промежуточном состоянии между смертью и жизнью – и только кирка спасателя придает этому состоянию определенность. Вы ведь понимаете меня, правда?

Вы понимаете, говорит Ольга, не произнося ни слова, я влюблялась всю жизнь. В мужчин, а случалось, и в женщин, но больше всего – в города и страны. Конечно, я знала: возлюбленные изменяют или уходят, и даже страны исчезают с карты. Но вам не кажется, что надо мной тяготеет какое-то проклятье? Два города, где я была счастливей всего, – Санкт-Петербург и Берлин – больше не существуют. Первый назвали именем тирана, а второй уничтожили бомбы, пожары и безумие. И я думаю: может, это из-за меня? Вы ведь понимаете, о чем я говорю, правда?

Вы понимаете, говорит Эванс, не произнося ни слова, это всего лишь гордыня: считать, будто наблюдатель что-то определяет. Все определено заранее и без нас. Даже если человечество погибнет – а все идет к этому, – планеты будут так же вращаться по Кеплеровым орбитам, а сила тяготения будет определяться законом обратных квадратов. Неопределенность – это сбой в системе, несчастный случай, что-то вроде пожара на шахте. Его всегда можно избежать, если соблюдать правила безопасности. А если горнодобывающая компания решит немного сэкономить – вот тут-то и появляется неопределенность. Из-под земли достают обгорелые трупы, и вдовы не могут определить своих мужей. Вы понимаете, что я имею в виду, правда?

Вы понимаете, говорит Ольга, не разжимая увядающих ярко накрашенных губ, я уверена, что Лос-Анджелес не переживет этой войны. Японские подводные лодки уничтожат его. Они проплывут Тихим океаном и вынырнут у пляжей Санта-Барбары и набережных Венеции. Я вижу, как пылают пальмы, превращаются в руины мраморные виллы, а их обитатели тщетно ищут спасения во вскипающих от жара бассейнах. Лос-Анджелес обречен: ведь это третий город, где я была счастлива. Вы правы: нет никакой неопределенности, наблюдатель не решает ничего – всё гибнет, а Старик не играет ни в кости, ни в рулетку: зачем играть, если в конце всегда выпадает зеро. Вы ведь это понимаете лучше многих, правда?

Они сидят, взявшись за руки, глядя друг другу в глаза, не говоря ни слова, не разжимая губ. Два наблюдателя, два героя ушедшей эпохи – актриса немого кино, профессор классической физики.

Стивен все-таки отправил подробную телеграмму майору Лимансу, зашифровав донесение заранее согласованным (и крайне примитивным) кодом. В гостиной он сел на свободное место, и тут же на лестнице появились патер Фейн и Фортунат.

– Я только что провел увлекательнейший час со святым отцом, – объявил Фортунат, – и, мне кажется, справедливо будет предоставить ему первое слово.

Рядом с Фортунатом в его экзотическом и роскошном одеянии патер Фейн казался еще меньше и нелепее. Вжав голову в плечи, он обернулся на своего спутника, сделал два шага вниз и заговорил негромко и смущенно:

– Вы знаете, я священник римско-католической церкви, но сейчас я стою перед вами как человек. Наш хозяин предлагает нам сегодня участие в магическом ритуале, который откроет нам великие тайны. Когда я слышу о таком, я испытываю то же самое, что испытывает любой взрослый, узнав, что где-то рядом дети играют в мяч посреди оживленной улицы. Не надо быть священником, чтобы избегать неведомых ритуалов. И не надо быть священником, чтобы советовать другим избегать их.

Слушатели молчали. Патер Фейн достал платок и вытер вспотевший лоб. Невольно Стивен восхитился мужеством и решимостью этого человечка, в одиночку пошедшего против всеобщих ожиданий.

– А теперь я скажу вам как священник. Вчера наш хозяин, стоя на этой лестнице, говорил про Неведомых Богов… ну что ж, они мне в самом деле неведомы. Но один Неведомый Бог знаком мне слишком хорошо. Мне известно его имя, это Сатана. Истинный Бог был рожден во плоти и жил среди нас. И я говорю вам: где бы вы ни увидели людей, кои обещают открыть вам неведомые тайны, знайте: в этой тайне заключено зло – или же банальный обман.

Патер Фейн опять вытер лоб и нерешительно сделал еще один шаг к слушателям. Левая нога заскользила по ступенькам, он не удержал равновесия и кубарем скатился с лестницы.

Стивен подбежал к нему первый: маленький священник был неподвижен.

– Он умер, – сказал Фортунат, взяв запястье патера Фейна.

На секунду в комнате воцарилась тягостная тишина. Быть может (так сверхъестественно слово «умер»), каждый заглянул в это мгновение в свою душу и увидел, что она маленькая, как сморщенная горошина.

– Вызвать врача? – неуверенно предложил Стивен.

– Нет, – сказал Фортунат, – уже поздно, сердце остановилось. Здесь медицина бессильна. Но сегодня такой день, когда открываются врата: давайте же отнесем его тело на вершину маяка и попросим Неведомых Богов, в которых патер не верил, воскресить его.

Почти на самом верху маяка, на уровень ниже огня, указующего кораблям путь в ночи, была небольшая комната. Девять человек с трудом разместились в ней; тело маленького священника положили на круглый стол в центре.

Фортунат зажег светильники, и по стенам заплясали гротескно вытянутые тени. Стивен стал рядом со Златой и незаметно взял ее за руку. Девушка ответила слабым пожатием.

Между тем из складок мантии Фортунат вынул красный шар. Стивен сразу заметил тончайшую линию экватора, соединяющую два полушария. Материал чем-то напоминал слоновую кость.