Чарльз Мартин - Между нами горы

Мне нечего ей предложить. Как и тебе. Спасибо вам обеим: вот я и заговорил сам с собой. Все вы, женщины, одинаковые! Почему у нас, мужчин, обязательно должен быть для вас ответ? Почему мы обязаны знать, что мы делаем и что в результате этого произойдет? Почему нам нельзя быть неумелыми, сломленными, разочарованными? Почему наш долг – помогать, устранять преграды на нашем пути?

Но ты ведь и так все это знала, верно? Я не открываю тебе ничего нового.

Прости, что накричал на тебя. В тот раз… и в последний.

Похоже, она права. Похоже, мне нужно было проветриться, избавиться от этого груза. Но я не скажу ей об этом. Она и так все знает, потому и отправила меня сюда. Она такая же, как ты. Обе вы одним миром мазаны.

Ладно, слышу. Я ей скажу. Знаю, она валяется там со сломанной ногой, в тоске, и полностью зависит от чужого человека. Хотя теперь мы не настолько чужие друг другу, как раньше. Целых три недели она справляет естественные потребности только при моей помощи. Даже в этом треугольном доме мне приходится держать ей ногу. Ей все это надоело не меньше, чем мне, но иначе ей не согнуться, не сесть, не встать. Тебе когда-нибудь приходилось приседать на одной ноге? Нелегкая задачка! Я пробовал… Так что мы уже сблизились…

Да, я на нее насмотрелся, и нет, это не то, что ты думаешь. Знаешь, о чем я? Ну, конечно, я нахожу ее привлекательной. Она такая и есть. И она… невероятная. Милая, она выходит замуж, и я пытаюсь вернуть ее домой, к жениху. Не знаю, любит ли она его. Иногда я думаю, что да, а иногда – что нет.

Но не будем это с тобой обсуждать.

Да, ноги у нее, как у тебя. Нет, она… крупнее. Не скажу, какой она носит размер. Я не изучаю ярлычки бюстгальтеров. Ну, конечно, я их видел. Мне пришлось снимать с нее лифчик после авиакатастрофы.

Нет, я не мучаюсь. Но я… скучаю по тебе.

Милая, я ее врач, вот и все. Ладно, согласен, мне приходится несладко. Ты же хотела, чтобы я был честным. Вот я это и сказал. Это непросто…

Вот что я о ней скажу: у нее редкое чувство юмора. Оно меня попросту обезоруживает. Вот бы мне такое! Это качество сильного человека. Вроде тебя. Оно рождается где-то в глубине. Она сильная. Думаю, она выкарабкается. Если, конечно, я не заморю ее голодом.

Сдюжу ли я? Не знаю, милая. Я не думал, что и сам протяну так долго, но ведь протянул! Может ли стать хуже? Еще бы! То, что происходит сейчас, далеко не самое худшее. Худшее – это… разлука с тобой. Вот это в десять раз хуже, чем застрять в этой дыре.

Все, иду спать.

Нет, я не знаю, как мне быть. Нет, ничего не собираюсь ей говорить. Совершенно ничего! Прекрати. Ничего ей не скажу. Я больше тебя не слушаю.

Ладно, можно ей сказать, что… что все непросто. Правильно?

Нет, я не знаю как. Не знаю… Я буду честен. Честность никогда не представляла проблемы. Эгоизм – да, честность – нет. Но ты сама знала это.

Да, я скажу ей, что мне жаль. Жаль, что я повысил на тебя голос. Сейчас… и тогда.

На следующий день я ранним утром отправился на охоту. Много времени ушло на силки – я поставил их целую дюжину. Когда я закончил с этим, солнце было уже в зените. Вместе с двумя вчерашними силками вокруг озера получилось четырнадцать: некоторые на берегу, некоторые ярдах в ста от берега. Все их можно было проверять по пути на мою «лосиную засаду» и обратно.

В середине дня я расположился на позиции. Несколько часов я просидел зря, а потом увидел наконец лосенка и его мать, вышедших на лед озера. Лосенок пробежал несколько футов, утопая по колено в снегу, потом так же, бегом, вернулся на берег и принялся щипать ветки. Мать уже его не кормила молоком, он был слишком взрослым. Если лосенок был зачат как положено, суровой зимой, и появился на свет в мае-июне, то теперь ему было месяцев восемь. Лосиха, его мать, была очень крупной: футов семь в холке, весом не менее тысячи фунтов. Ее мяса нам хватило бы на год. Но так много нам было ни к чему. Без своего лосенка лосиха выжила бы, а лосенок без лосихи – вряд ли.

Между нами было не больше сорока ярдов, и мое сердце ускоренно забилось. Снег летел мне в лицо, значит, и ветер дул в мою сторону. Лосиха подошла на двадцать ярдов, и я всерьез подумывал о том, чтобы выстрелить в нее. Наверное, так и нужно было поступить. Лосенок догнал мать, не желая отпускать ее далеко от себя. Теперь между мной и им не было и десяти ярдов. Еще шаг-другой – и они услышали бы мое сердцебиение.

Как ни старался я не шуметь, натягивая лук, лосиха подняла голову. Большой глаз уставился на меня, вернее, на дерево. Она знала, что под деревом кто-то прячется, но кто?

Я прицелился лосенку в грудь, сделал глубокий вдох и поверхностный выдох, отсчитал три секунды…

Стрела попала в цель. Лосенок взбрыкнул, подпрыгнул, покружил на месте и поскакал через озеро, сопровождаемый матерью. На бегу лосиха задирала голову и напрягала уши – признаки максимальной настороженности.

Я отдышался, попробовал успокоиться и вспомнить момент выстрела и полет стрелы. Я целил в сердце, надеясь на быструю смерть жертвы, но, кажется, стрела ушла чуть правее и ударилась в ребра. Разница составила дюйма четыре. Стрела могла пробить легкие, испугав лосенка, причинив ему боль и обратив в бегство. Он был обречен на то, чтобы истечь кровью и испустить дух, но перед этим он был способнее пробежать целую милю. Мать его не бросит и при необходимости вступит в бой.

Оказавшись в надежном месте, лосенок остановится и дождется матери. Увидев ее, он почувствует себя в безопасности, ляжет и истечет кровью. Если я покину свою засаду и настигну их, лосенок от испуга продолжит бегство.

Я прождал примерно час, приготовил новую стрелу и пошел по следу – кровавой полоске, тянувшейся через озеро. Я не ошибся: выстрел получился неудачным. Лосенок преодолел озеро по прямой, выбрался на берег и спрятался в чаще. Я шел медленно, боясь набрести на его мать. Лосихи отважно защищают свое потомство. При виде меня она скорее бросится в атаку, чем убежит.

Снег перестал, ветер разогнал облака, надо мной появилась трехчетвертная луна. Такой светлой ночи давно не было. За мной следовала моя тень. Тишину нарушало только мое дыхание и скрип снегоступов.

Я не спешил. Через час я набрел на них. Расстояние до этого места составило как раз милю. Лосенок попытался подняться по склону, но оказался слишком слаб и съехал вниз. Мать стояла над ним и тыкала в него мордой. Лосенок лежал неподвижно.

Лосиха вскинула голову и хвост. Я крикнул, поднял над головой лук, чтобы мой силуэт выглядел более крупно. Она посмотрела на меня и отвернулась. Нюх у лосей хороший, а зрение никуда не годится. Я прошел ярдов сорок, в лук была вставлена стрела. Стрелять в лосиху мне не хотелось, но в случае атаки у меня не осталось бы выбора.