Андрей Норкин - Армейские байки. Как я отдавал Священный долг в Советской армии

К этому времени я уже почти со всеми старшими офицерами познакомился. Они, конечно, казались мне, почти девятнадцатилетнему, ужасно взрослыми. Шутка ли, большинству из них было за тридцать пять, за сорок лет, а некоторым даже под сорок пять! Другое дело, что эта кажущаяся взрослость противоречила их совершенно мальчишескому поведению. Однажды я услышал, как заместитель командира полка по тылу, подполковник Бейнатов, в коридоре спорил с какой-то женщиной по поводу протекающих потолков. Оказалось, это была заведующая полковым детским садиком, и она предъявляла претензии, связанные с плохим ремонтом. И вот она говорит: «Я – женщина, и я этого не позволю!» Тут начальник штаба, Дьяконов, который, как и я подслушивал этот разговор, высунулся из кабинета и говорит: «Ну, какая вы женщина, вы же заведующая!» Как я писал домой, «интересно, когда перед тобой стоят замы начальника штаба или он сам, все майоры, подполковники, и начинают вдруг толкаться, пихаться и называть друг друга «чурками глупыми».

Периодически я, как и все остальные мои сослуживцы по взводу, попадал под горячую руку формального командира нашего подразделения, старшего лейтенанта Фаридова. Вообще-то ему можно было только посочувствовать. Больше половины личного состава взвода ему практически не подчинялось. Кто-то работал в штабе, кто-то – в клубе, кто-то – на пульте связи, кто-то – водителем руководства и т. д. Время от времени наш командир «входил в штопор» и пытался добиться от нас хоть какого-то соблюдения субординации. В повседневной жизни старший лейтенант говорил по-русски без акцента, но, когда злился или напивался, начинал коверкать слова на «кавказский» манер. В этом состоянии Рустам Фаридов начинал сыпать фразами: «Что? Динэвальный Тумбочка? Тубаретка? Пиль и пепель? Миру – мир, армянам – деньги! Карабах наш!» Полковые армяне его недолюбливали. И за эти постоянные подначки по поводу карабахского конфликта, который хоть и не достиг еще своей точки кипения, но тлел довольно ярким огоньком. И за то, что основное свое время он проводил с нашими каптерщиками – азербайджанцами. Это были Кахрамон Мамедов, «Мамед», и более молодой – Али Мусаев, «Муса».

Выглядели они довольно потешно. Мамед был маленький, коренастый, с квадратной головой, а Муса, наоборот, – длинный, тощий, в своей круглой высокой панаме напоминавший какого-то муравья.

Панамы, кстати, играли особенную роль в создании индивидуального образа каждого военнослужащего, причем с ярко выраженным национальным оттенком. Если русские, украинцы и грузины пытались придать своим панамам вид настоящего ковбойского «стетсона», вытаскивая внутренние вставки, продавливая внутрь тулью и загибая к небу поля, то азербайджанцы, напротив, снабжали панамы настолько жесткими вставками, что тулья едва выдерживала давление, а сам головной убор начинал напоминать пробковые шлемы британских колонизаторов.

Но не будем отвлекаться… Как я понял, такое немного странное поведение старшего лейтенанта Фаридова объяснялось банально – жизненной неустроенностью. Ему уже перевалило за сорок. Несколько лет назад, за какую-то провинность его лишили одной звездочки, и он прекрасно осознавал, что нынешние звание и должность скорее всего были высшей точкой его карьеры. Существовала и дополнительная проблема. В конце восьмидесятых, которые стояли на дворе, перевестись из Закавказского округа куда-то в другое место офицерам было практически невозможно. Нет, один вариант оставался всегда: Афган. Но желающих ехать туда уже не хватало, даже несмотря на повышенную зарплату в валюте. Поэтому, после того как я сделал для себя этот вывод, я старался снисходительно относиться к человеческим слабостям моего комвзвода.

Я вообще по мере сил старался помогать нуждающимся. Я ведь был единственным москвичом в полку. Женщины, жены офицеров, которые служили в части и в звании прапорщиков, и как вольнонаемные специалисты – в секретке, в строевой, у связистов и т. д., – узнав, что я из Москвы, первым делом попросили меня организовать грузовые поставки. Они сдавали мне деньги, я переводил их на почте домой, а мама, в Москве, шла в магазин и покупала на эти деньги конфеты. Любые московские конфеты: ириски, карамельки, сосульки. Местные, грузинские конфеты популярностью не пользовались. У солдат, кстати, тоже.

Исключение представляли конфеты, которые привозили ребята из Армении. Но я так и не решился их попробовать. Исключительность этих конфет заключалась в их крайне оригинальном названии: «Смерть мышонка».

Насколько я понял, это название отсылало к детской сказке какого-то популярного армянского писателя! Фантик выглядел так: лежащий на спине длинный и худой мышонок, одетый в какую-то курточку и короткие штанишки. Он, видимо, действительно был мертвый, потому что изобразили его с закрытыми глазами, а у изголовья стоял печальный, по-моему, лисенок. Если не ошибаюсь, это были карамельки…

Так что спустя пару месяцев с момента моего появления в Кутаиси заработал бесперебойный канал доставки посылок со сладостями. Мы их называли «грузовиками «Прогресс», как космические корабли.

Вообще женщинам нашим приходилось несладко. Тут я уже говорю не о недостатке конфет. Гарнизонная жизнь – сами понимаете… Тем более что для большинства из них Грузия совсем не являлась «малой родиной», а жить тут приходилось годами. Приспосабливались, конечно, кто как мог, хотя бывали и забавные моменты, к которым приспособиться было, пожалуй, невозможно.

Помимо коров и свиней, периодически гулявших по территории, в нашем полку благоденствовала еще куча всякой живности: гуси, утки, куры. Рыбы – в специальном водоеме, куда офицеры ходили на рыбалку. Само собой, собаки. Заведовал всем этим скотным двором Игорь Ярмолюк, очередной представитель Житомира, ставший затем одним из самых близких моих армейских друзей.

Но главной звездой полковой фауны, безусловно, был козел по кличке Генерал. И вот этот козел (во всех смыслах!) очень любил терроризировать наших старших боевых подруг. Генерал пользовался полной свободой перемещения и вечером, когда женщины возвращались со службы домой, в военный городок, устраивал засаду. Посмотреть на это зрелище собирался едва ли не весь личный состав нашего взвода и первого дивизиона. Во-первых, потому что кавказские юноши очень любили смотреть на славянских женщин, во-вторых, потому что славянские женщины домой шли именно мимо наших дверей, у которых располагались амфитеатром кавказские юноши, любившие смотреть на славянских женщин, и, в-третьих, потому что козел Генерал сидел в засаде. Все об этом знали: и солдаты, и несчастные женщины. Если стоял теплый вечер – почти со стопроцентной уверенностью можно было говорить, что Генерал прячется в кустах в ожидании очередной жертвы. Дальше все происходило по одному и тому же сценарию: Генерал выскакивал из кустов, опускал рога к земле и мчался на визжащих теток, которые начинали отбиваться от него сумками или заранее припасенными палками. Публика взрывалась восторженными криками и аплодисментами, Генерал получал чем-нибудь по рогам, женщины переходили на бег и находили свое спасение за калиткой.