Андрей Норкин - Армейские байки. Как я отдавал Священный долг в Советской армии

Четвертого октября наконец-то вышел мой приказ. Я даже запомнил его номер – «Приказ министра обороны СССР № 311». Мы уже вовсю готовились к прощальному концерту «Филиала». Олег окончательно утвердился с составом: бас-гитару забрал себе Траповский, Тедеша, Игорь, я и сам Мороз остались в своих прежних амплуа, а за клавишные встал новичок, молдаванин Витя по фамилии Сыргу. Олег решил сделать его своим преемником и передать клуб и передвижную кинобудку в его ведение. Правда, с Сыргу ему пришлось помучиться. Тедеев даже сочинил припевочку, на мотив песни «АББА» про деньги: «Сыргу, Сыргу, Сыргу! Я щас вырву от его…» – тут надо было поставить подходящее по смыслу слово.

Потенциальный полковой киномеханик отчаянно тормозил. Доходило до смешного. Как-то Олег в сердцах бросил ему, чтоб он «снял с ручника!» Тот согласно кивнул, но через несколько часов подошел к Олегу совершенно пунцовый, и осторожно спросил, какой именно «ручник» он имел в виду?

Пока мы усиленно репетировали, остальной личный состав нашел себе новое развлечение. В середине октября произошел настоящий прорыв на Центральном телевидении. По первой программе начали показывать первый латиноамериканский сериал «Рабыня Изаура»! Я пришел в ленинскую комнату посмотреть, что это за зверь такой, где-то на третий-четвертый день показа. Комната была набита битком, за сюжетными перипетиями публика наблюдала с открытым ртом, хотя я, честно говоря, так и не понял почему. К моему возвращению домой термин «мыльная опера» уже прочно вошел в лексикон обывателя, вместе со словом «фазенда» и именем «Жануария». Жануариями, кстати, тут же начали дразнить всех толстяков в полку.

Медаль ЦК ВЛКСМ «За отличие в труде»

Одним из наиболее упитанных наших сослуживцев был секретарь комсомольской организации полка, старший лейтенант Голубков. Он, конечно, не выглядел стопроцентной Жануарией, скорее больше ему подходило определение «в меру упитанный». Наш комсомолец был маленьким, кругленьким, с залысинками, очень энергичным, как и полагалось комсомольскому вожаку. Перед праздниками он принес мне удостоверение о награждении медалью ЦК ВЛКСМ «За отличие в труде». После чего с удвоенной энергией начал агитировать за вступление в партию.

«Удвоенной», потому что он и раньше ко мне подкатывался, но я каждый раз находил какую-то важную причину, чтобы отказаться. Типа, «не считаю себя достойным» и т. п. Медаль-то я у него взял, а от партбилета опять отбрыкался. Тогда Голубков побежал за помощью к майору Фоменко, но наш парторг, по-моему, уже давно все для себя решил и рвением на ниве партийного воспитания не отличался. Получив от старшего товарища ответ, выражавшийся – в приемлемом виде – как «да и фиг с ним!», комсомолец прекратил агитацию. Но от нас не отстал. Перед праздниками он начал набирать группу для поездки в Тбилиси, на какую-то конференцию комсомольского актива.

Сначала старший лейтенант Голубков пытался соблазнить всю нашу компанию целиком. Не получилось. Ни киномеханик, ни почтальон, ни свинарь никак не могли оставить свое хозяйство ни на минуту. Пробормотав, что мы все такие крутые, что ему «на хуй некого послать», старший лейтенант воззвал к моей совести.

– Ну, поедем, Норкин! Ну, что тебе стоит? Посмотришь Тбилиси, в конце концов!

Этот аргумент показался мне интересным. Действительно, когда бы я еще смог получить такую возможность. Мы с Тедешей, который в Тбилиси бывал неоднократно, разработали хитрый план. Поскольку требовалось собрать группу из трех человек плюс сам Голубков, четвертый, мы завербовали еще одного соучастника – Дато Магарадзе из нашего взвода управления.

Магарадзе выглядел как типичный маменькин сыночек: тихий, воспитанный, интеллигентный. Армия его, конечно, испортила немного. Однажды он ужасно из-за чего-то обиделся на нашего командира взвода. Пришел ко мне в кабинет и сказал:

– Андрей! Ты знаешь? Фаридов – ……. чистый хуй!

Я аж сел от неожиданности! Чтобы такие слова произносил наш Магарадзе, это было что-то абсолютно невероятное! Но он на этом не остановился.

– Нет! – вдруг сказал он. – Андрей! Ты знаешь? Фаридов – …… грязный хуй!!!

Тут я понял, что у Магарадзе – настоящая трагедия, и постарался его как-то успокоить. Во взводе его считали немного придурковатым. Азербайджанцы любили дразнить его так: подходили сзади и начинали кричать: «Баран – бее-ее-е! Магарадзе – мее-ее-е!» К чести Дато, он на это внимания не обращал, хотя видно было, что ему неприятно. А объяснялось все тем, что Магарадзе не хватало нахрапистости, каковой обладали остальные его земляки.

Тбилисские грузины – это вообще отдельная история. Они выступали в роли местных «москвичей», обитателей столицы, носителей истинных знаний и обладателей изысканного вкуса. Все остальные воспринимались ими как необразованная деревенщина, ничего не попробовавшая в своей жизни. Магарадзе был не таким. Простой и открытый, он с радостью принял наше предложение смотаться на пару дней в Тбилиси. Конференция конференцией, а домой заскочить – всегда приятно.

Тбилиси осени 1988 года еще поражал только своей красотой. Потом, после развала Союза, во время войны, разрухи, когда деревья вырубали на растопку, грузинская столица производила другое впечатление – города, истерзанного кровавыми распрями. А тогда все выглядело почти идиллически, разве что время от времени встречались группы митингующих с плакатами. Но, поди разбери, что у них там было написано, по-грузински…

Дато сразу отправился домой, договорившись встретиться с нами уже у него в квартире, а мы с Тедешей отправились гулять по городу. Катались на метро из центра до станции «Дидубе», где жил Магарадзе, забежали на рынок за чурчхелой, гуляли по набережной Куры и, конечно, по закоулкам в армянских районах. Тогда я и увидел, как выглядит настоящий «параджановский» дворик. Конечно, посетили мы и главный переговорный пункт города. Он сильно отличался от кутаисского и размерами, и интерьером. Но главное – списком городов. Если из Кутаиси звонили в Москву, в Питер, в Баку и Ереван, то в Тбилиси, пока мы ждали своей очереди, слышали следующие вызовы: «Париж – третья кабина!», «Тель-Авив – четвертая кабина!», «Нью-Йорк – вторая кабина!» Все-таки у тбилисцев были определенные причины для того, чтобы выпендриваться!

В конце концов мы приехали к Магарадзе домой, где нас уже ждал накрытый стол, не на кухне, а в гостиной, и даже бутылка виски! Что, конечно, свидетельствовало о высшей степени гостеприимства. Я первый раз в жизни пил виски, и мне напиток совсем не понравился. Много лет спустя, когда я распробовал этот вид крепкого алкоголя, я уже понимал, что в гостях у Дато мы пили далеко на самый лучший из сортов шотландского виски, но это не имело никакого значения, ни тогда, ни сейчас! Уходя из гостей, мы с Тедешей от всей души благодарили хозяев, даже не думая выражать какое-то неудовольствие!