Дженни Нордберг - Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье

В этот момент, когда будущая герцогиня Кембриджская вступает в брак в Вестминстерском аббатстве, к ней предъявляется только одно главное требование: понести ребенка. Пройдет еще пять месяцев после этой свадьбы, прежде чем королева Елизавета II изменит правила наследования {83}, чтобы маленькая девочка тоже потенциально могла унаследовать трон. Но вопрос останется неразрешенным во всем Содружестве наций, которое может признать наследницу женского пола – а может и не признать. И требование продолжения рода не обсуждается. С этого момента и далее тело Кейт Миддлтон в долгу перед сущностями и традициями более важными, чем она сама и ее муж.

Это платье, девственная вуаль и выражение скромности на лице будущей супруги правящего короля по вкусу миллионам телезрителей во всем мире. Она такая худенькая, такая красивая, такая совершенная – просто принцесса-греза. Это волшебная сказка, о которой могут только мечтать многие из двух миллионов зрителей всего мира, уставившихся в телевизоры. Невеста прошла многоуровневую проверку и зарекомендовала себя как очень-очень порядочная девушка, чья утроба гарантирует увековечение Британской империи.

Ах, как романтично!

Шукрия

В конце концов, сам акт оказался не так плох, как ей рассказывали. Ее коллега по больнице, замужняя женщина, предупреждала о чем-то настолько болезненном и унизительном, что начинала заикаться, даже просто рассказывая об этом. В брачную ночь, говорила она Шукрии, невеста не только страдает от мучительной боли – есть также риск пораниться навсегда.

– Где? – спрашивала Шукрия, которой вскоре предстояло выйти замуж. – В каком месте у меня будет рана?

Ее подруга поджимала губы и закрывала глаза. В той самой области, о которой не говорят. Разумеется!

Двадцатилетняя Шукрия пребывала в растерянности. Ей предстояло выйти замуж всего через неделю, и она знала, как рождаются младенцы, но на самом деле совершенно не представляла, как их зачинают. Да что там, ей сильно повезет, если она не окажется в конечном счете в больнице, продолжала коллега. А если все пойдет вкривь и вкось, и молодому мужу Шукрии тоже может понадобиться медицинская помощь.

– Это так меня встревожило! – вспоминает Шукрия. – Я даже похудела. Что же делать? Я думала об этом все время. Она рассказывала мне такие странные вещи, что я просто ничего не понимала.

Но когда, наконец, состоялась консумация ее брака, Шукрия вышла из нее невредимой. Все было, разумеется, несколько странно. Но «более нормально», чем ей рассказывали. Намного больше ее беспокоил другой момент – мысль о том, что это ей , возможно, следовало бы быть обладателем пениса. Вплоть до последнего месяца перед своей брачной ночью Шукрия жила как мужчина.

Доктор Фарейба прослышала, что ее бывшая одноклассница, наконец, вышла замуж, пробыв мужчиной дольше большинства других. Потратив некоторое время на гадания о том, есть ли в Кабуле женщины, которые сумели бы пролить свет на то, что может ожидать Захру, – на то, что может случиться по другую сторону принудительного брака для почти взрослой бача пош, – я таки убедила уклончивую докторшу познакомить меня со своей старой школьной подругой. Как и всегда, никакого номера телефона у нас нет, но вместе с Сетарех и после долгих передвижений пешком мы, наконец, находим Шукрию в одной из живущих насыщенной жизнью кабульских больниц.

Именно в маленьком садике за больницей впервые рассказана история прежнего «я» Шукрии. Никто прежде не расспрашивал ее об этом. Она описывает самоуверенного молодого человека в джинсах и кожаной куртке, который всегда таскал в заднем кармане нож на случай, если придется защищать свою честь – или честь какой-нибудь девушки. Шукрия думает о нем в прошедшем времени. Шукур . Теперь он мертв.

Теперь 35-летняя или на пару-тройку лет старше – как и многие афганки, она сообщает свой возраст лишь приблизительно и скидывает несколько лет к своей выгоде, – Шукрия шесть раз в неделю надевает коричневое платье в пол, или абаю, и маленькие очки с тонированными стеклами. Она тщательно наносит на свое обветренное лицо толстый слой бежевой основы и обводит губы темно-красной помадой, стараясь не очень сильно ее размазывать. Это помогает ей прийти в нужное состояние. Она даже наносит пару капель из маленького флакончика, которым побаловала себя на базаре. Этот аромат под названием «Королевский лосьон после бритья» был «изготовлен в Королевстве Саудовская Аравия». В нем больше всего темных, древесных нот. Для нее непереносимы более цветочные варианты. Шукрия сказала торговцу, что это для ее мужа.

Ее темные кудрявые волосы полностью убраны под шелковый платок. У нее таких несколько, из узорчатого шелка, и ей приятно их надевать. Платок показывает всем, к какой стороне общества она принадлежит. Теперь она с женщинами. Ей необходимо это знать, чувствовать это самой.

Затем мать троих детей садится в автобус и едет на работу в одну из самых переполненных кабульских больниц, где снова переодевается – в свою свободную светло-голубую хирургическую форму и маленькую шапочку. Один фасон для всех: мужчины-коллеги носят то же самое. У женщин-медсестер обычно более длинные туники, но Шукрия всегда предпочитает мужскую рубаху. Она оставляет в мочках ушей сережки-гвоздики – единственный маркер женственности.

В этом наряде она зарабатывает на жизнь своим детям и безработному мужу, работая медсестрой-анестезиологом по 13 часов в день. Еще дольше, когда скудно оборудованное хирургическое крыло заполняется ранеными в результате взрыва где-нибудь в окрестностях Кабула.

В больнице, где Шукрия проработала больше десяти лет, ее ценят. По крайней мере, она так думает. Врачи знают, что она работает быстро и почти не нуждается в указаниях. Кроме того, она редко дает волю эмоциям, как это водится за другими сестрами. Это делает ее полезной.

Однако всплески адреналина все равно случаются. Особенно когда она ощущает взрывную волну от взорвавшейся неподалеку бомбы. Но считаные мгновения спустя она включается в привычную рутину – идет за врачом, устанавливающим очередность медицинской помощи, отмечая, насколько близок к смерти или жизни каждый пациент и куда он отправится дальше – прямо в хирургию или на покрытую пластиковой простыней койку. Пластиковой – чтобы кровь потом было легче смыть. После взрыва раненые порой прибывают десятками, на носилках или на руках других людей. Случается, что носилки делят на двоих родитель и ребенок.