Джулия Грегсон - Жасминовые ночи

Возник Отто, покачивая широкими бедрами и грозя пальцем. На отвороте его смокинга белела капля жирного крема. Он потребовал, чтобы Саба немедленно исполнила «Лили Марлен» – песню, нежелательную в те годы в Германии из-за ее популярности у англичан. Но все присутствующие ее любили.

Она пела по-немецки, как ее научил Фелипе, а когда добралась до слов о том, что с Лили будет стоять кто-то другой, вокруг маленькой сцены собралась толпа. Казалось, все в мире парни были влюблены в Лили Марлен, эту хриплоголосую девчонку, стоящую под уличным фонарем возле казармы. Эти парни, полчаса назад ржавшие и лившие в глотку пиво, внезапно погрустнели, словно их обманула и бросила любимая девушка.

– Noch! Noch! Еще! – заорал в детском экстазе Отто, не успела Саба допеть; по его багровому лицу катились капли пота.

Пилот стоял у окна. Когда Саба посмотрела на него, он еле заметно качнул головой и присоединился к пению. Все орали песню, нескладно, но от души, с лихостью и отчаянием, с каким бьют посуду во время скандала.

Кто-то распахнул двери на террасу, чтобы проветрить зал и разогнать сигаретный дым. Саба увидела на фоне темно-синего неба темные силуэты кипарисов и несколько звезд. Не переставая петь, пилот непринужденно, ленивой походкой двинулся к ней. Левую руку он держал в кармане.

Когда песню допели, он улыбнулся Фелипе. Не знают ли они случайно американскую песню «Моя смешная Валентина»? Он слышал ее до войны в Берлине, в ночном клубе. Пилот напел мелодию.

У Сабы пересохли губы, и она глотнула воды. Фелипе начал листать дрожащими пальцами нотную тетрадь, лежавшую возле него на стуле. Две струйки пота стекали по его лицу в тонкие усики.

– Ты знаешь эту песню? – спросил он Сабу и протянул ей ноты.

– Да, знаю.

– Тогда поехали, – сказал Фелипе.

Он взял роговой плектор, провел им по гитарным струнам. На четырнадцатой странице перед глазами Сабы прыгали нотные строчки.

Она запела печальные слова о милой, но нефотогеничной девушке, улыбаясь Фелипе, а сама положила руку на страницу и вытаскивала ее из нотной тетради.

Пилот был поразительно спокоен, и ей даже померещилось, будто он ей подмигнул.

Она смотрела на пальцы Фелипе, смотрела ему в глаза. Она обшаривала взглядом комнату. Северин танцевал с блондинкой – Саба перехватила его краткий измученный взгляд, брошенный через плечо девушки. Энгель что-то рассказывал группе парней.

Когда она допела, зал взорвался аплодисментами.

Пилот шагнул вперед – одна рука в кармане, в другой сигарета.

– Снимите меня с девушкой, пожалуйста, – сказал он Фелипе, потом взглянул на Сабу и слегка наклонил голову. Фелипе часто просили об этом, поэтому он достал из гитарного футляра фотоаппарат «Бокс Брауни». Пилот обнял Сабу за талию и встал в демонстративную позу, потом незаметно взял листок с пюпитра.

Щелкнула камера, мигнул огонек.

– Данке, – сказал пилот и подмигнул ей уже не таясь. В ответ она похлопала его по руке. Потом, глядя, как он лениво прошел среди толпы и удалился вместе с Энгелем через боковую дверь, почувствовала, как по ее телу пронеслась волна облегчения. И почему она так нервничала? Ведь все оказалось пустячным делом. Задание выполнено, теперь она могла возвращаться в Египет. Самый странный период в ее жизни подходил к концу.

Когда пилот скрылся за дверью, Фелипе повернулся к ней и тихо сказал:

– Мне надо покурить. Оставайся тут. Я вернусь минут через двадцать. Кажется, твой поклонник хочет с тобой потанцевать.

Марлен Дитрих пела на граммофоне «Я опять влюбилась» [138]. Из тени вышел Северин и с поклоном спросил «Möchten Sie tanzen?» [139]. Щелкнул каблуками, застенчиво улыбнулся и потащил ее за руку.

В зале было слишком жарко, Северин был слишком близко. Под его пристальным взглядом она испытывала неловкость.

Когда песня закончилась, она притворилась, будто изнемогает от жары, и помахала на себя рукой. Он нахмурился, а она показала на часы и растопырила пятерню, принуждая себя улыбаться.

Она хотела выйти на террасу и немного остыть, подышать прохладным ночным воздухом, но дверь загородили орущие парни. Тогда она взбежала по короткой деревянной лестнице в ванную, расположенную на площадке.

Ее лицо, отразившееся в зеркале, выглядело напряженным и усталым. Было уже десять минут первого. Ей ужасно захотелось поскорее уехать из этого дома, только не в роскошный стамбульский номер, а куда-нибудь, где ее будет ждать Доминик, если он еще не забыл ее. Она спустила воду в унитазе, вышла на площадку и посмотрела наверх. В одной из спален горел свет, в открытой двери были видны начищенные ботинки Фелипе и его ноги. Она поднялась туда.

– Фелипе, когда мы поедем? Я падаю от усталости.

Двуспальная кровать была завалена шинелями. Торшер, накрытый шелковым шарфом, бросал красноватый свет на комнату. В пепельнице дымилась сигарилла.

– Твой друг ушел? – тихо спросила она.

– Да, – ответил он. – Ты все сделала хорошо.

– Ты молодец, хороший мальчик. Прибираешься тут, – пошутила она. Он уже хотел что-то ответить, но вдруг еле заметно качнул головой.

Теперь она тоже увидела неясное отражение лица в гардеробном зеркале за его спиной. Оно сфокусировалось – в дверях стоял Северин с пистолетом в руке.

– Так ты здесь, – тихо сказал он по-английски. – Моя маленькая Валентайн. И твой английский заметно улучшился.

Смотри на меня, – приказал он Фелипе. – Встань на колени и выложи все из карманов. На постель.

– Не трогай ее, – учащенно дыша, попросил Фелипе. – Она ничего не знала.

– Повторяю: выложи все из карманов. – Голос Северина звучал вежливо, даже с сочувствием.

Фелипе выложил на покрывало шелковый носовой платок, три костяных плектора, пачку сигарилл, фотографию женщины, держащей за руку ребенка.

– Теперь из внутреннего кармана. Данке. Понимаешь, мне не очень это нравится, – сказал он тем же спокойным тоном. – Моя жена тоже музыкант.

На постель упал листок бумаги с планом дома, столбиками цифр, похожих на список имен.

Северин застонал. Дуло пистолета уперлось в бок Сабы.

– Знаешь, я вынужден принять меры, – сказал он Фелипе. – Сейчас я позову людей. У меня нет выбора.

– Не причиняй ей вреда.

– Я буду делать то, что обязан делать.

Приближавшийся топот ног показался Сабе грохотом камней, сорвавшихся со скалы. Сабе было невыносимо жалко Фелипе – он стонал, его тело сотрясала крупная дрожь. Внизу по-прежнему пела Марлен Дитрих. На несколько секунд в доме погас свет, пронзительно завизжала девица. От дома отъехали несколько машин; свет их фар полоснул по комнате и осветил лицо Фелипе, похожее на трагическую маску. Вероятно, он понимал, что ему конец.

Снова зажегся свет. Фелипе схватили под руки двое парней. Начался жаркий спор, что делать с Сабой. В конце концов вперед вышел Северин. Он держался спокойнее, чем Энгель, – тот что-то испуганно лепетал.