Александр Терехов - День, когда я стал настоящим мужчиной (сборник)

Улицами старого города они взобрались на холм, и он оплатил билеты за осмотр крепости. Внутри валялись пушки, похожие на отрубленные пальцы. Кусты и даже деревья карабкались на стены бывшей тюрьмы. В углу казармы сложили ядра. Больше нечего смотреть.

По неогороженным ступенькам они полезли на стену, чтобы выглянуть меж зубцов. Здесь, наверху, ветер уже не задувал, а бил – повалив рекламный плакат, поднял и погнал пыль меж пиний или чего-то такого же – вечнозеленого, они поднимались не шагами, а прыжками, потому что одновременно проваливалась в ров земля, он уже хватался за стены и ненадежные колючие заросли, чтобы не снесло ветром, зачем мы сюда, а господин, покачивая пакетом с едой, весело учил:

– Правило в жизни простое. Никогда не отрывай вторую ногу, если крепко не поставил первую. Вот! – сияющее море простиралось повсюду, катились длинные волны, украшающие себя пенными гребнями задолго до берега. Небольшие облачка быстро проходили по небу, и было видно, как скользит по земле их тень. – Видишь? – в дымке поднималась гора. – Это же Афон. А до него – сто километров! А вот здесь высадился апостол Павел, когда ему во сне явился муж в македонской одежде и попросил: приди к нам, – пальто господина распахнул ветер, в кармане торчала захваченная из ресторана бутылка водки, речь его расплывалась, как чернильная надпись под каплями воды, господин смотрел слезящимися глазами на север и кому-то кричал: – Дальше – без меня! Понятно? Дальше – без меня!

– Еще гостиница для дервишей есть, – господин звонил, отвечал на звонки («Ничего я не пил, мы же по горам лазим!»), – и памятник основателю египетской династии можно осмотреть… Но пора чуть-чуть пополнить мои силы, – и они зашли в бар, примечательный глыбой базальта, торчащей из стены, и гирляндой клеток с канарейками.

– А напротив – гимназия, бывшее здание болгарского гестапо, где убивали греков. А вот мои друзья – хотят с тобой познакомиться.

За столиком у подоконника, украшенного старой швейной машинкой и утюгом, расположились трое грузин или греков, похожих на грузин. Веселый и ласковый, с танцующими пальцами. Еще один – с избыточной телесной массой, настолько погруженный в мышцы и жир, что смотрел на мир из собственной глубины, иногда в ней совсем утопая. И беспокойный – опухшие веки его берегли глаза, перенапряженные сдерживанием каменного, постоянно сползающего лба.

Господин что-то показывал им украдкой из-за его спины.

– Мы друзья, – начал большой, – мы не такие, как турки, которые всюду ищут выгоду: деньги, деньги… Не такие, как немцы – холодные, сразу прячутся в раковину и думают, что мы их будем обманывать. Мы – прямые. Не такие, как местные, которые, – он тяжело поднял и чуть скрючил руку, – всё время, понимаешь, с каким-то поворотом… Найдем хороший дом, подешевле.

– И гражданство можно, – добавил беспокойный, – где-то пятьдесят тысяч еврО будет стоить.

– Мы все из России, – сказал ласковый, – деньги хорошие делали, а когда нельзя стало деньги хорошие делать – сюда переехали. Моя жена до сих пор скучает. Она в «Детском мире» на Лубянке работала, деньги хорошие делала. Я говорю: не скучай, ты сейчас там не сможешь деньги хорошие делать.

– Знакомства у нас во всех сферах, от… – большой показал распухшим пальцем на небо, – до хулиганов.

– Послушай, брат, – ничего, что я тебя так называю? – беспокойный потрогал плечо человека ледяной рукой. – Я недавно был в России. Там мне были деньги должны. Там, – всплеснул руками, – ничего не изменилось! Школа моя стоит такая же облезлая. Я приготовил пятьсот еврО, думаю, директор попросит, я дам: на, покрась. Но он такой, знаешь, – беспокойный изобразил задом танцующее движение, сотрясая стул, – ничего мне не сказал.

– Но мы хотим тебе по жизни серьезно помочь, брат, – большой сжал и разжал кулак, явно радуясь, что сигналы мозга еще преодолевают слои жира и мышцы послушны ему. – На Тасосе, здесь остров есть – Тасос, продают очень хорошую гостиницу на самом берегу. Продают три брата. Они уже стареют, не хотят, чтобы дети-внуки ссорились: эй, а какая твоя доля?! а моя такая доля! – зачем? Гостиница – чудо! Собственный пляж. Все хотят купить. Немец один приезжал, как увидел – всё продаю и куплю! Загорелся. Из Волгограда один. Тоже очень хочет. Но мы хотим тебе помочь и уговорим, чтобы продали тебе. Такая там красота: сосновый лес, белый песок, море… – большой попытался причмокиванием дать более полное впечатление, но понял: недостаточно, – завтра поплывем, ты сам должен увидеть.

– И самое главное: англичане на два года вперед выкупили все номера. Два года будут туристы, – ласковый сам удивлялся: он никогда не думал, что так бывает. – Ничего делать не надо, – он завалился на бок, приоткрыл рот и сонно подзакатил глаза, показывая человека, которому в рот с расположенной над ним ветви сочится густая, сладостная жижа, – только получать. Как все хотят. Ты скажешь: я вас не знаю…

– Я вас очень хорошо знаю, – сказал он, – я вас много раз видел и всё знаю про вас.

Друзья зависли на долгое мгновение. Потом по очереди переглянулись, словно из глаз в глаза перепрыгивал небольшой зверек, поглядели человеку за спину, где должен был размещаться господин, но там, похоже, никого не было.

– Э-э, – сказал большой, – м-м-м…

– Может быть, в аэропорту? – беспокойный из последних сил удерживал чернеющими веками лоб. – В какой период?

– Если ты имеешь в виду, – большой все-таки поднялся на поверхность, – тот период, когда все мы как-то пробивались по жизни… То что касается меня, то это была – чисто милицейская подстава. Провокация. Особенно второй раз. С той, что якобы было четырнадцать лет…

– Ррр-рры!!!!! Р-р-р-ры! Ррррррр-ррры!!!!

Все вздрогнули: господин, нацепив маскарадную медвежью голову, вдруг выскочил на середину бара и рычал, ревел, расставив лапы, косолапил и приседал:

– Р-р-ры-ы!!! – что-то почуяв, оборвал себя, сдвинул медвежью личину на затылок жестом хоккейного вратаря, открыв багровое лицо. – Это я пошутил. В плане юмора. Мы же медведи. Давид, ты же не обиделся? Коста!

Он поднялся, вышел на улицу. Сначала он спустился к порту мимо парикмахерской, кофеен, кошек, ждущих подачек у рыбных ресторанов и пустых магазинов, – после обеда всё вымирает, он про это читал. Но от подножия горы, застроенной старым городом, повернул не направо – в порт и на набережную, а налево, под обрыв, вспугнув галок, заселивших крепостную стену.

За стройплощадкой (плитами укрепляли пирс) он нашел дорожку, вырубленную в скале для туристов, и двинулся по ней: сперва чуть вверх, а потом – ниже и ниже; пахло жаркой травой, летали бабочки на расписных крылах, исчезая всякий раз, когда он доставал айфон, чтобы сфотографировать, чтобы переслать никому, – море другое здесь, синее, как небо, как будет летом, когда пройдет зима, что ему предстоит; дорожка кончилась у плоского камня, дальше все желающие могли прыгать с глыбы на глыбу у самой воды, спасаясь от брызг, дальше глыбы поднимались, и дорожка возобновлялась, даже с железными поручнями, помогая обойти гору вокруг и закончить прогулку примерно в том же…